Семён притягивает меня к себе и садится на кровать, утягивая меня за собой.
– Ах, – вздыхаю от неожиданности. Роняю носки на пол, падаю на него.
Не успеваю ничего почувствовать кроме яркой вспышки стыдливости.
Он дерзко усаживает меня к себе на колени, так что я оказываюсь спиной к нему. Нагло обнимает за талию, прижимая к себе ещё ближе. Медленно перекидывает вьющиеся локоны на одно плечо и утыкается носом в шею.
Волоски на моих руках встают дыбом. Огненные мурашки бьют шипами по коже.
– Чем ты моешься, что так вкусно пахнешь, Ницше?
– Семён, отпусти. Ты не в себе. Видимо, по голове мощно ударили, что бросаешься на людей, – стараюсь убрать его горячие пальцы со своего живота.
Мне кажется, я сейчас сгорю вместе с ним, превращусь в пепел. Что он делает? Чудной…
У меня ничего не выходит. Он держит крепко. Стихийно опаляет нервы до безумия и до непривычного внутри ощущения. Такого ощущения, которое ранее не испытывала.
– Нет, правда. Чем ты душишься? Я спать не могу из-за твоего запаха. Вся кровать пропитана. Подушка пахнет тобой, простынь, одеяло. Все в тебе…
– Я не душусь. У меня нет духов. А моюсь простым мылом. Семён, отпусти, я знаю приемы самообороны.
– Мыло? Нет, к черту, это не мыло. Это что-то ещё… Что-то мешающее мне спокойно спать, Даш….
Впервые произносит мое имя, и кровь застывает в жилах.
– Вот как? Имя вспомнил, – выдавливаю тихо.
– Запомнил. Когда сестра назвала.
Мы замолкаем. Я сижу ровно, боясь пошевелиться. Он продолжает дышать шумно носом в шею. У меня кружится голова в прямом смысле. Сильнейшая неловкость и страх сковывает по рукам и ногам, и я честно не могу применить ни один известный мне прием защиты. Ни ударить, ни укусить, ни ущипнуть. Ничего. Все что остаётся – это слова.
– Семён, ложись спать. Прошу. И вдруг я чокнутая. И вообще, я же Секондхенд, Ницше, сумасшедшая… Ну что ты делаешь такое… Самому завтра стыдно будет.
– У меня нет ни стыда, ни совести.
– Оно и заметно. Ты болеешь, ложись. В противном случае я снова вызову врача, только уже психиатра. Иначе как сдвиг в психике это не назовешь.
– Мне не уснуть, – его голос дрожит.
– Почему я тебя терплю… Ты, ты! Да ты меня опозорил… Перед своими друзьями. Ты меня на работе заставил бегать. Ты скомкал мой план… Ты ты… Ты смеялся надо мной! Ты наступил своими грязными ботинками на блузку! Ты Отто Октавиус, понял?
– Кто? – смеётся Семён, пропуская мимо ушей все, что я сказала выше.
По-прежнему держит меня, обеими руками сжимая талию и сам как будто напряжён. В животе я чувствую тяжёлый ком, словно булыжник проглотила. На самых кончиках пальцев морозный озноб. В глазах рябь. Дыхание замедленное, но сердце при этом стучит быстро-быстро. Может, это и есть «химия»?