Я обмерла и прислонилась к стене, чтобы не упасть, а Адель продолжала чеканить словами, подробностями. Так правдоподобно не соврать…
По лицу Крестовского пронеслась тень. Он вспомнил. Вспомнил ту ночь, не по лицу Адель, а по тем фактам об обстоятельствах и обстановке, которая была в ту ночь.
— Допустим, я с тобой одну ночку провел. И что? — фыркнул миллиардер. — Я подцепил на вечеринке Шагалова девочку из начинающего агентства моделей. Такие шарашкины конторы поставляет девочек на тусовки. В этом нет ничего особенного!
— Ничего особенного! Я звонила и писала, ты не отвечал.
— Не ново. Я сам звоню девушкам, когда нуждаюсь в их услугах. Если я тебе не перезвонил, значит, не нуждался.
— Вот только я просила не о новой встрече! Я забеременела и решила оставить этого ребенка! — Адель ткнула пальцем в Бусю. — Я хотела сказать лишь то, что ты станешь отцом! Звонила множество раз, натыкаясь на автоответчик и даже когда пришла к тебе в офис, меня не пускали! Как-то я смогла пройти обманом, чтобы увидеть тебя и в лицо сказать, какая же ты сволочь, но меня не пустили дальше приемной. Твоя помощница меня остановила и выпнула… — Адель заплакала. — Мне было сложно, аборт уже никак нельзя было сделать. Сложно, но… Я выносила и родила эту малышку. Я не позволю, чтобы кто-то вроде тебя касался ее! Дай сюда моего ребенка! — потребовала Адель. — Мне противно, что ты здесь находишься, и судя по всему, охомутал мою сестру. Очевидно, ты весьма сильно постарался. Васька все-все знала о том, кто отец Буси, ненавидела тебя, презирала и все равно замутила с тобой интрижку!
— ЧТО?!
Крестовский посмотрел мне прямо в глаза. Он хотел спросить что-то, но увидел, как я на него смотрела, и не стал ничего спрашивать.
Знаю, времени оставалось совсем мало, чтобы признаться Крестовскому во всем, на это мне еще и бабушка намекала. Но я малодушно оттягивала этот момент до последнего и малодушно считала, что справлюсь…. Считала, что смогу придумать вариант, который смог бы объяснить Крестовскому все и не обидеть его.
По правде говоря, после его рассказа о трагической гибели семьи где-то внутри укоренилась уверенность, что теперь, под каким соусом ему бы не подали правду, он обидится, потому что я могла тысячи раз рассказать о том, кто для него Буся, но не сделала этого.
Я считала Кирилла ублюдком, а когда пригляделась повнимательнее, поняла, что его цинизм — это защитный механизм, за которым находится такой же живой человек, со своей историей и потерями, ставшими слишком болезненными…
Как можно было объяснить мое молчание? Я даже перед собой его оправдать не могла достойно, фантазировала, перебирала в уме варианты, как подступиться к разговору.