Вторая вожатская (Молчанов) - страница 36



   Мы его намоем сами,



   Даже то, что под трусами.



   Слов не было. Весь лагерь лежал прямо на линейке. Но если заведующая только лукаво погрозила пальцем, старшая вожатая скроила такую физиономию, что Валерка понял – в тихий час на собрании вожатых о его дублёной шкуре будут туда-сюда кататься лихие локомотивы с претензиями. А потом были «Страницы Лукоморья». На роль Бабы Яги сама вызвалась Оксанка Деревянко. Валерка-то думал, она в русалки захочет... Конечно, ещё неизвестно, какая бы из неё вышла наяда, но бабка из Оксанки получилась на высшем уровне. Девчонка только ознакомилась со сценарием, посмотрела листок на просмотр, повертела и театрально выбросила в корзину.



   – Без суфлёров справлюсь. Ведь что надо? Мелким загадки задавать, иногда их попугивая. Да я и крупных распугать могу.



   Никто в её способностях, правда и не сомневался. Костюм из подручных материалов соорудили подходящий. Конечно, больше она походила на юную Солоху, но учитывая, что по Гоголю та тоже была немного ведьмой, никто вносить коррективы в грим не стал. А уж темперамента ей было не занимать.



   Русалками выбрали трёх тихих девчонок из двадцать второй. У них по крайней мере и волосы были длинными и мозги не настолько короткими, чтобы начинать буксовать после пяти слов текста на троих. Конечно, до Оксаны им было далеко, но в целом девчонки производили вполне благоприятное впечатление.



   Жизнь вошла в свою колею. На следующую ночь вторую вожатскую занимали Саша с Катей. На третью... Нет, до этого Валерка случайно подслушал перед дверью двадцать третьей, как он... Да, да, абсолютно случайно. Это не у кого-то очень длинные уши, а у кого-то слишком громкие голоса, так что без всяких претензий, если что. Так вот, девки двадцать третьей весело скандировали:



   – Мы для Саши и для Кати



   Расстелили две кровати.



   Валерка не ворвался. Нет. Он тихо вошёл и сообщил тем, кто не в курсе, что если на некоторые дела тут и смотрят сквозь пальцы, то это не значит, что нужно вешать плакаты на каждом заборе и выходить по этому поводу с демонстрацией на Красную площадь. Поэтессой оказалась Жанка, которая таких виршей могла по ходу дела накропать хоть про вожатых, хоть про своих подруг, что и было Валерке тут же продемонстрировано.



   Так вот потом, уже вечером он после отбоя просто вошёл в двадцать первую и одними глазами показал Анночке, что очень хочет, чтобы она вышла. И она кивнула и вышла. И опять было чудо. Ласковое и нежное. И опять она заснула у него под бочком. А потом... А потом дверь скрипнула. Это было уже утро, когда дверь немного скрипнула и отворилась.