- Какому? - приняв деловой вид и удобнее перехватывая Петеньку, поинтересовалась Маша.
- Такому, о котором маме пока говорить не нужно. Я скажу ей сам. А пока… Мне нужно будет провести палочкой у тебя во рту. Потом я сдам ее на экспертизу и мне скажут, моя ты дочь, или нет.
Маша нахмурилась, но совсем скоро личико ее посветлело.
- Я видела такое по телевизору у бабушки в передачах, которые она смотрит.
Девчушка, некоторое время восторженно на меня смотрящая, вдруг поникла.
- Что такое? - не понял я, уже готовый взять биоматериал.
Машенька замялась и затеребила плавник Пети. Ага, значит, пребывает в волнении.
- Просто в передаче… там не всегда дети находят родителей. Иногда оказывается, что они не родственники. А что если и у нас так произойдет?
Я сжал челюсти. Если у нас так произойдет, Малиновский и впрямь окажется отцом Маши. Черт, готов ли я к такому крушению своих иллюзий? А если нет, то не стану ли все равно изводиться в поисках ответа, не моя ли дочь Маша, если передумаю делать тест?
- У нас так не произойдет! - решительно сказал я и, покосившись на Елену Сергеевну, что уже начала бросать на нас предупреждающие взгляды, подмигнул Маше. Она, кивнув, открыла рот.
Через пару минут я уезжал из садика, совершенно уверенный в том, что поступил правильно. И что совсем скоро у меня на руках будут доказательства того, что Малиновский играл в свою игру.
И правила в ней были чертовски нечестные!
-
- Не закрывай!
Лавров выставил вперед ногу, мешая мне захлопнуть дверь прямо перед его носом. Его очередное появление вызвало внутри меня целый взрыв совершенно полярных чувств - волнение пополам с досадой. Ну какого черта он снова был здесь, хотя я просила оставить нас в покое? Просила чертову уйму раз!
И все же, глядя в его лицо - все еще такое притягательное, такое знакомое - я не могла совладать с собственным сердцем, которое буквально разрывало грудную клетку. Казалось, что даже мужчина напротив способен услышать, как бешено стучит у меня в груди в его присутствии…
Но это не имело значения. Не должно было влиять на мои решения…
- Что еще вам нужно, Константин Павлович? Бога ради, на каком еще языке вам сказать, чтобы вы поняли - я не хочу вас видеть? Я хочу, чтобы вы оставили меня в покое…
- Я кое-что сделал.
Он перебил меня - сухо, хлестко, и от этого тона я безмолвно замерла. Слова, сказанные им при этом, дошли до сознания не сразу.
- Я кое-что сделал и хочу, чтобы ты об этом знала. Может, впустишь меня наконец?
Его лицо было серьезным, почти суровым. Лицо, с которым он обычно отдавал приказы, а никто не смел ему перечить.