Отталкиваю от себя обеих, но они все равно липнут. А потом в руках одной из них появляется бутылка. Заботливая — из бара прихватила, похоже.
Выхватываю ее и залпом выпиваю почти все, что там осталось. Голову почти сразу же ведет. Зато становится легче. Намного легче. Я уже ничего не вижу и не слышу.
Перед глазами туман и какие-то неясные звуки. И потом пустота. Спасительная пустота. Пусть так будет как можно дольше.
Но нет.
Прихожу в себя. От холода. Очень холодно. Чувствую, как коченеют ступни. А еще мокро.
Открываю глаза. Где я? Вокруг темно. И холодно.
Откуда-то сверху доносятся звуки проезжающих машин. Очень быстрые звуки. Идут по нарастающей, а потом бац — и снова тишина. До следующего звука.
Пытаюсь встать. Не получается. Да что со мной?
Получается только приподнять голову. И тут только вижу, что на ногах нет ботинок. У меня голые ступни. И не только они. Я просто в трусах.
Очевидно, поэтому и холодно.
Но почему? Почему я здесь?
На какое-то мгновение сознание возвращается ко мне. И это больно. Гораздо больнее, чем коченеющие ноги.
Нет. Не хочу. Организм как будто снова выставляет защиту. И опять падение в бездну.
Теперь уже, как мне кажется, это длится безумно долго. Слишком долго.
И, когда меня, наконец, опять вышвыривает на границы сознания, я уже не чувствую холода. И вместо звука проезжающих машин чей-то монотонный голос. Слова неразличимы.
Стараюсь прислушаться. Бесполезно.
Но, видимо, и эти усилия оказываются запредельными для моего нынешнего состояния — меня опять вырубает.
Так продолжается несколько раз. Пока однажды я не открываю глаза. И сразу же утыкаюсь взглядом в спину отца. Его я ни с кем не перепутаю.
— Пап, — зову чуть слышно. Хотя мне кажется, что я лишь шевелю губами.
Он сразу же поворачивается.
Подходит ко мне и берет за руку.
— Арман, — говорит тоже тихо. — Ты пришел в себя. Хвала небесам!
— Что случилось, пап?
— Тебя отравили. Ограбили. И выкинули умирать. Под мостом на трассе.
Пытаюсь приподняться.
— Нет, рано пока, — останавливает он меня. — Лежи.
— Но как? — хмурюсь я. — Кто?
— Пить надо меньше! — вдруг повышает голос он. — Жить надоело?!
Тут к нам подходит, видимо, доктор. Кладет руку на плечо отцу. И он сразу же замолкает.
— Ладно, потом поговорим, — пожимает мне руку. — Главное, что ты пришел в себя. Остальное потом. Все потом. Отдыхай пока, сын.
И он разворачивается и идет к двери.
— Отец, — окликаю я его, последними силами приподнимаясь. — Что с Лизой?
Отец останавливается, но оборачивается не сразу. И, когда он делает это, я вижу злость в его глазах. Но он явно сдерживается.