Нашел о чем думать, когда на ее лице ни намека на похоть.
— Все в порядке. Просто задумался о будущем.
— В смысле? — приподнимает свою темную бровь в вопросе.
— Мы не сможем скрываться вечно. Не хочу, чтобы однажды ты пострадала от меня…
— Я не боюсь тебя.
— Я боюсь себя, — отвечаю я, глядя в ее расширенные глаза. — Ты и так много настрадалась в этой жизни, и если ко всему этому прибавлюсь еще и я, то…
И тут происходит то, чего я совсем не ожидал. Она резко подрывается и обнимает мне. А потом целует. Неумело. Нежно. Но так желанно, словно сейчас произойдет что-то непоправимое. И держится своими маленькими ручками за мои плечи, как за спасательный круг.
— Я ни о чем не жалею, — шепчет она, глядя на меня. — Ни о поцелуе, ни об объятиях, ни о наших отношениях. Меня не смущает разница в возрасте, не смущает, что когда мне будет сорок, тебе уже пятьдесят пять. Я люблю тебя, Олежа. Больше всего на свете люблю. Мое сердце говорит само за себя.
Ева тут же кладет мою ладонь к себе между двумя холмиками груди. Смотрит на меня пронзительно. В душу. Как умеет только она. И действительно сердце бьется быстрее. Как мое. Как всегда.
— Я хочу кое-что тебе подарить, — она ведет меня в гардеробную и достает из дальней полки в шкафу маленькую коробочку. — Купила на пособие.
Внутри этой коробочки кулон с двумя половинками сердца. Серебряные, на простой цепочке. С одной стороны целого сердца написано «Love», а с другой «Forever».
— Ты лучшее, что случилось со мной за всю мою жизнь.
— Чуть больше, чем за миллиард секунд, — припоминаю ту статью, которую она показала недавно.
— Чуть больше, чем вечность…
А, черт, как же мне плохо! Что ж за день сегодня такой! Голова раскалывается на части, живот ужасно болит. И почему именно сегодня, когда физик обещал устроить разнос по своим лекциям и лабораторную на второй паре? Отработать же придется, если не пойду.
— Ева? — Олег садится возле меня на край кровати. Мокрый, полотенце вокруг бедер обернуто, маленькие капельки воды с его волос капают на пол. А мне так хочется их пригладить, заправить прядь за ухо, чтобы не мешалась, но не могу. Рука не дотягивается.
— И тебе доброе утро, любимый.
— Ты бледная.
— Не волнуйся, всего лишь болезненные месячные.
Я почему то думала, что Олег за месяцы наших отношений привык к моим «умираниям» в первые дни каждого месяца. Хотя в этом немного задержались, но дали о себе знать. И как невовремя-то! Прямо в день выставки моего мужчины.
— Может, не пойдешь никуда? — он обеспокоено гладит меня по щеке, по скулам, по лбу, словно температуру проверяет, как раньше делала воспитательница в детстве. Но не так ласково, как умеет он.