— Сама же говорила, что это нормально, разве нет?
— Я имела в виду боли, — она кладет руку на грудь, чуть ближе к левой стороне. — Но в больницах я обычно лежу с кем-то, а тут меня одну в палату положили.
Смотрю на время. Двадцать три тридцать одна. Дети в такое время спят. И я сплю, если не занят в мастерской. Я вроде говорил, что жалею о вмешательстве. Думаю, повторять не стоит.
Сажусь обратно на стул. Она все еще не отпускает мою руку. Держится крепко, по мере возможности. Как силы позволяют.
— Спасибо.
Только за что? Если бы я знал, на что шел, то ни за что в жизни не согласился бы на ее просьбу.
— Здравствуйте.
В палате раздается строгий голос, как у моей классной руководительницы в школе. И почему я вспомнил именно ее, когда выпрямился, оторвал свою руку от Евиной и взглянул на стоявшую женщину? Потому что они были практически одинаковы.
Юбка до середины икры, пучок на затылке, а цепкий взгляд из-под стекол овальных очков действуют как детектор лжи. И такую не обманешь, даже если уверен в собственной правоте — признают виновным и казнят без предоставления последнего слова.
— Добрый день, — подхожу к женщине. — Вы, наверное, бабушка.
Она усмехается. То ли горько, то ли с сарказмом, не знаю, но спустя некоторое время, окинув меня взглядом а-ля металлоискатель, спрашивает:
— Это вы нашли Еву?
— Да. Олег Дмитриевич Соломон… — протягиваю руку.
— Римма Васильевна, очень приятно. Ваши картины просто замечательные. Наш интернат очень благодарен вам. Спасибо, — вежливо произносит женщина и протягивает руку в ответ. — Если вы не против, я бы хотела поговорить с Евой наедине.
Краем глаза замечаю, как девчонка медленно крутит головой из стороны в сторону. Если бы могла, то крутила бы быстрее. Когда я обратил на нее внимание, полные губы прошептали:
— Не уходи…
Через секунду женщина поворачивается вслед за мной и устремляет взгляд на Еву. Затем на меня. Темный. Требовательный.
— Олег Дмитриевич?
— Конечно.
Несмотря на образ этакой училки, сама женщина показалась довольно милой. Возможно, в ней еще осталась советская закалка, но все же внутри нее таится любовь и сострадание. И почему Ева просила остаться?
И ответ пришел сразу же, как только я прикрыл дверь, не успев отойти от нее…
— Вот ты и попалась, маленькая дрянь, — слышится неприятное шипение. — Думаешь, это того стоило?
— Да, — доносится слабый голос Евы. Сразу же после него раздается хлопок. Быстрый и резкий. А после него тихое и такое же быстрое постанывание.
— Лекарства больше не получишь. А как только вернешься в интернат, будешь полы драить на всех этажах.