Егор задвигался очень быстро, рычал ей в ухо, слушая в ответ только всхлипы и глядя на собравшиеся в глазах слезы, но, к облегчению Леры, резко остановился, достигнув пика. Он кончил быстро, громко, разрывая все внутри еще всхлипывавшей и отчаявшейся девушки.
— Ты великолепна, — прохрипел ей в губы, а затем, стянув ее со страдальческой вешалки, схватил на руки и положил в постель. — Спи. Завтра у тебя будет масса времени на размышления, — напоследок он оставил поцелуй на ее макушке, а затем исчез из комнаты, но лучше бы из ее жизни. Раз и навсегда.
И только сейчас Леру будто прорвало. Она готова была кричать, реветь, скулить, как побитая собака, готова выплеснуть все переполняющие чувства наружу. В этот момент полного одиночества, когда ее слабость сейчас видели лишь стены, девушка почувствовала себя пустой. Убитой. Разбитой. Бесхребетной.
Сукой...
Опустошение. То самое ощущение, когда человек лишается каких-либо чувств, эмоций, просто-напросто позабыв о них. Он не дышит, хотя механически это действие выполняется, не слышит, хотя слух улавливает некоторые звуки вокруг. Не плачет, хотя слезы текут по щекам, не переставая. А главное — ничего не чувствует. Совсем. Потому что нечего. Потому что все хорошее, что когда-то переполняло человека, исчезло. Испарилось. Осталась лишь пустая оболочка, способная выполнять необходимые для жизнедеятельности человека действия, но не более. И вернутся ли когда-нибудь эмоции? Будет ли человек способен испытывать радость или боль? Отчаяние или гордость за кого-то? Вряд ли. Нет, не так.
Никогда...
Сегодняшней ночью Лера не спала, проливая море слез в моментально намокшую подушку, повидавшую много горя за последние дни. Глаза просто-напросто не закрывались от вечно капающих солоноватых дорожек и содроганий тела, а наполненная противными воспоминаниями минувшего вечера голова гудела так сильно, что возникло желание пойти и застрелиться, чтобы больше не мучиться. Не мучиться грязными мыслями и не думать. Никогда и ни за что не думать, превращаясь в один миг в гламурную тупую девчонку с атрофированным мозгом за ненадобностью. Потому что это причиняет лишь больше боли, больше проблем, а незажившая рана в груди начинала дико зудеть и кровоточить. И болеть. Сильно болеть. Хоть Лера и понимала, что совершенные ошибки не исправишь, а воспоминания не выкинешь из головы, думать о случившемся все равно неприятно, обидно. Больно. За себя больно. За свой разум, подкинувший дурацкую идею, за свои действия, которые привели к таким последствиям. Раньше она считала себя достаточно умной девушкой, думающей дальновиднее сверстников, но в эту ночь жестокая реальность дала понять, что это не так. Она такая же, как все. Такая же глупая, наивная.