На стене бодро тикали часы, так что, несмотря на отсутствие окон, я знала, который час. И чем дольше тянулось время, тем неспокойней становилось мне: «Нужно заставить Дилана сделать это, пока никто не отобрал у меня пистолет…»
«Дилан! Встань!»
Он поднял голову и вздрогнул. Взгляд его был драматически отрешённым, что тоже невероятно бесило.
«Живее!»
«Я ничего не ел уже неделю, я не могу быстрее…» — был ответ.
«Ты всё равно сдохнешь, зачем тебе еда? — я протянула ему пистолет. — В голову. Вот сюда, — я прислонила дуло к своему лбу. — Ну! Жми на курок!»
«Я не…»
«Видеть тебя для меня хуже смерти. Избавь меня от себя. Выстрели уже, наконец!»
Он зажмурился и нажал на курок. Я не успела почувствовать боль. Грохнуло так, что гул ещё долго отражался от голых бетонных стен.
Дилан всхлипывал, держа моё тело у себя на коленях, а затем, пока никто не появился на пороге, пустил вторую и последнюю пулю себе в висок.
Смерть была похожа на пустоту, из которой нас снова вытащили, словно это был всего лишь обморок. Пистолет с двумя боевыми патронами лежал в тумбочке не просто так. Они знали, что мы не умрём…
С нами игрались. Более того, этот «аттракцион» у чистильщиков назывался «тренировка смертью». Первые разы ты восстанавливаешься несколько часов, потом, с опытом, полная регенерация происходит за несколько минут, в зависимости от степени повреждений.
Я очнулась первая, на койке, прочно пристёгнутая к поручням. Ощущения были такими, словно я перебрала с алкоголем и меня вот-вот вырвет.
На соседней койке лежал точно так же пристёгнутый Дилан, след от выстрела на его виске ещё не успел затянуться.
В палату вошли трое, Альгиса среди них не было. Один подошёл ко мне, бесцеремонно, как мяч, повертел мою голову, а затем приложил её о железное полотно койки. Я удержала сознание, но в глазах замелькали белые точки.
— Эта ожила, что с мужиком? — спросил первый.
— Пока труп, — ответили ему.
— По**й, тащите. Когда очнётся, будет ему сюрприз.
Я поняла, что задавать вопросы бессмысленно. Повлиять на ситуацию не удастся. Нас поволокли по коридору, затем спустили в подвал и посадили в разные камеры, разделённые толстой, как в тюрьме, решёткой. Пол был сырой и холодный, но у меня хотя бы были свободны руки и ноги.
Дилану снова не повезло: ему свели локти за спиной и пристегнули к решётке так, чтобы я видела его лицо, но без возможности дотянуться. Его колени стояли на полу, а туловище и голова безвольно повисли.
Прошло не так много времени, когда послышались слабые стоны. Дилан был похож на покойника, и мне бы хотелось, чтобы это было так. Но минуты тянулись, и стенания становились всё громче и чаще. Дилан ещё не понял, что жив, он находился на грани бессознательного состояния, а я отчётливо слышала каждое из его ощущений: тянущая боль в плечах, свинцовая голова, затёкшие ноги…