— Мне тоже не нравится, что ты учишь китайский, но я же ничего не говорю.
— Тебе не нравилось, что я собирался учить арабский, а про китайский ты ничего не говорила.
— На самом деле он мне тоже не нравится. Китай слишком далеко и там все в иероглифах.
Мы подходим к свободной лавочке в парке и садимся на нее. Даня тут же обнимает меня обеими руками и укладывает к себе на грудь.
— Пока я нес по коридору коробку с твоими вещами, заметил таракана.
— А, это был Жора, не обращай внимания.
— Блин, Маш!
— Дань, ну а где мне жить, а? — вспыхиваю. — Наш дом мама сдает и выселять квартирантов не собирается. Жить у ее нового мужа я не хочу, он мне противен, а его дочки так тем более.
— Живи у меня, — невозмутимо говорит. — Я буду отвозить тебя в универ.
— У тебя!? С твоим папой!? После всего случившегося и после его расставания с моей мамой!?
— А что такого? Ты моя девушка.
— Нет! — категорично заявляю.
Хотя я привыкла к дому Громовых за тот месяц, что прожила там. Он даже стал мне немножко родным…
Трясу головой, прогоняя дурацкую мысль. С чего бы он стал мне родным? Я мечтала оттуда сбежать.
— Мой папа хорошо к тебе относится, — вдруг заявляет. — И не злится за тот скандал.
— Потому что в итоге он все равно выиграл выборы. А если бы не выиграл?
— Если бы, да кабы… История не терпит сослагательного наклонения. Да и объективно у его конкурентов не было шансов.
Я отрицательно качаю головой, не соглашаясь на предложение Данила, жить в их с отцом доме. Я вообще боюсь попадаться на глаза Сергею Юрьевичу. Он подарил сыну новую машину взамен угнанной, которую так и не нашли, и вроде как, по словам Дани, они с отцом понемногу общаются. Не так, чтобы прямо часто, все-таки Сергей Юрьевич слишком занят на посту губернатора, но иногда могут вместе поужинать.
На мое резонное замечание: «Он сослал тебя в интернат», Даня ответил, что это были лучшие четыре года его жизни, и он благодарен отцу. На этих словах мне стало очень неприятно, потому что в памяти снова всплыла Джоанна. Я постаралась успокоить себя тем, что помимо Джоанны у него были еще друзья, да и в целом под «лучшими годами в жизни» Громов понимает ту свободу, которая у него там была. Но все же осадочек у меня остался.
Я продолжаю жить в общежитии, где меня далеко не все устраивает, пока однажды в нашем блоке не прорывает трубу. Это случилось ночью, когда мы все спали. В семь утра у моей соседки зазвонил будильник, а через минуту она заорала не своим голосом.
— Что случилось!? — подскочила я на кровати, а опустив ногу на пол, тоже закричала. Линолеум покрывала ледяная вода.