— Не, Дим, не интересно. Вот если бы мы талоны сначала у твоего друга взяли, а потом бы вторую партию заказали, а вот на второй партии твоего знакомого хлопнули, типа контрольная закупка. Вот. А потом, прикинь, тебя на очную ставку в КГБ вызывают, мол, где первая партия фальшивок? А ты такой, предъявляешь свои талоны, а они у тебя настоящие, потому что мы с тобой за день до этого на развод не пошли, а остались в роте, и свои фальшивые талоны потихоньку, у парней, поменяли на настоящие. Правда, я еще не придумал, как ты будешь объяснять, откуда у тебя дома на триста рублей настоящих талонов, но все равно круто, правда?
— А почему КГБ?
— Дима, ну сам подумай — типография! Ты сегодня талоны фальшивые сделал, а потом газету «ДемСоюза» напечатаешь.
— Не, с КГБ не хочу общаться, да и приятели по твоему плану одноразовые получаются, потом трояк не у кого занять будет. А если серьезно, чем вчера закончилось.
— Ну, про явки от Сапога ты в курсе, а потом ему, наверное, кто-то посоветовал, что я его на пустом месте развел, и он решил в обратную отыграть. А как? Только если мент пытал, душил и избивал. Ну, он в прокуратуру и кинулся.
— И чем дело кончилось?
— Вечером у следака было заявление гражданина Сапожникова, что его били и душили, мой допрос, что я честный воин, протокол очной ставки, где каждый остался при своих, протокол проверки показаний на месте, где заявитель, под видеокамеру не смог показать, где его пытали. КА, еще, справка от судмедэксперта, что при освидетельствовании заявителя, следов травм, характерных для указанных им обстоятельств не обнаружено. Прикинь, он даже головой об кирпич не сподобился разбить. Ну и как вишенка на торте заявление от ветерана — фронтовика, что следователь творит беззаконие и вообще, явно тайный троцкист.
— Это-то откуда?
— Дима, понимаешь, большую часть явок мы писали в нашем с Сапогом тайном месте, а часть писали у сторожа в автошколе. Я просто знал, что Сапог гнилой, ну и решил подстраховаться. А деду что, он видел, как мы ночью пришли, бумагами обложились, головка к головке, как братаны, бумажки писали, а сколько было бумаг и сколько мы у него сидели — дедушке все равно. Ну вот, а потом, когда мы всей толпой на проводке к нему зашли, я и начал ныть, что меня посадить хотят за правду. Ну а дед кремень, фронтовик, ему, кроме сторожки, терять нечего, он и восстал, на следователя наорал, и реально заявление в дело накатал. Я потом к дедушке вечером зашел, бутылку ему занес и пряников Чай попили, он мне рассказал, что в сорок седьмом году, когда он с лучшим другом домой после армии возвращались, его друга на вокзале в Омске урки зарезали, в спину финку сунули и вещмешок забрали. Ну, он всякое зечье с тех пор ненавидит. Так что если что, можешь в сторожку заходить, его Николай Петрович зовут.