– Ты помнишь? – спросила Женя, улыбаясь прямо с бокалом у рта.
– Конечно. Мы еще с этим щенком сидели на остановке и не могли уехать. И я опять сделал тебе предложение. Второй раз, – грустно улыбнулся Саша. Пусть он и старался держать себя в руках, но как, черт подери, это было сложно. Как вроде бы непринужденную беседу он давил из себя. Ужасно больно вспоминать мельчайшие подробности их счастья. Каждый год, накануне своего дня рождения, он напивался до беспамятства. Пятнадцатое ноября – ее день рождения, как отсчет таймера, словно виток спирали бесконечности, еще один год без нее. Шестнадцатое ноября – его день рождения, когда он собирал себя по крупицам и начинал все с нуля.
– А жена, дети? – несмело спросила Женя, едва сдерживая эмоции. Она видела, как он нервно поворачивает бокал за тонкую ножку, маскируя свое волнение, как улыбался сквозь силу. Видела, но не могла сделать ничего. Это было неправильно. У нее – семья, дети. Вся их безрассудная юношеская любовь осталась там, десять лет назад, но она не отпускала до сих пор.
– Я хотел семью, но не срослось, – коротко ответил Саша. Хотя кого он обманывал? Его романы едва ли длились больше месяца. Он попросту не выносил чужого запаха на своей коже, не мог слышать по утрам чужое тихое сопение, есть не ею приготовленный завтрак. Все было не то.
– Ясно, – тихо ответила Женя, прикусив язык, и невольно взглянула на Сашу. Он недовольно сощурил глаза. Всегда говорил, что его раздражает это слово. Будто человек пытался отмахнуться и прекратить разговор. – У тебя все хорошо? – решила исправится она.
– Тебе честно сказать или солгать?
– Честно.
– Все плохо, – признался Саша. Для многих его откровения покажутся смешными. Успешный, видный, красивый, умный и интеллигентный, говорит, что у него все плохо. С его деньгами и возможностями. Но никто не знает, что это все он бы променял на одну единственную возможность вновь быть с той, что завладела его сердцем раз и навсегда; с той, что так безжалостно растоптала его; с той которую он ненавидел и любил всей душой; с той, любовь к которой пронес сквозь года.
– Прости, – едва сдерживая слезы, прошептала Женя. Она – та, что никогда не извиняется; та, что никогда на признает свои ошибки. Для нее это – сродни унижению, но Саша заслуживал извинений. Он – единственный, кто слышал эти искренние слова. Она писала ему извинения, но это – не то же самое, что сидеть вот так – напротив – и признаваться в ошибках, видя всю палитру эмоций: от тепло-счастливых до холодно-болезненных.
– Ты же знаешь, что я простил тебя, – он хотел было взять ее за руку, вновь прикоснуться к этой персиковой коже, но официант подошел так не вовремя, поставив перед ними еду.