***
– Как ты вырос, Амка! – говорила мама, гладя Амирама по голове. За лето в пионерском лагере волосы сильно отрастали, висели прямыми блестящими прядями, делая его лицо ещё более узким и вытянутым. С такой причёской Амирам красовался весь сентябрь, несмотря на записи в дневнике и даже вызовы к директору. Шёл в парикмахерскую лишь тогда, когда противостояние с классной обещало перерасти в вызов в школу родителей.
Родители Амирама были слепыми: отец абсолютно, а мама признавалась в их дворе зрячей – у неё сохранялось пятьдесят процентов зрения. Их девятиэтажный дом назывался в округе «Дом слепых», в нём давали квартиры, тем, кто работал на «УПП ВОС»1. Ни Амирам, ни кто-либо из его дворовых друзей не видели особой разницы между слепыми и зрячими. Их отцы так же, как любые другие, ходили на работу, а по вечерам забивали во дворе «козла», настолько быстро пересчитывая количество меток на доминошках чуткими пальцами, что никто из соседних дворов играть с ними не садился. Мамы почти все оставались дома, на хозяйстве: обед, стирка, уборка. В квартире, как её сейчас вспоминал Амирам, довлели чистота и порядок. Все вещи лежали и стояли строго на своих местах, будь то огромный диван в комнате родителей, или стакан с карандашами на письменном столе у Амирама. И ещё – очень тихо, как будто не слепые в ней жили, а глухонемые: редко звонил телефон, едва слышно бубнило радио под потолком. Мама читала книги – свои специальные, в которых Амирам ничего не понимал. Если он не хотел делать уроки, и вместо упражнений по русскому смотрел в окно, мама произносила тихо:
– Пиши, Амка, о чём думаешь?
В детстве всё это совсем не удивляло Амирама – так он жил всегда, так жили его друзья. Это потом, во взрослой жизни, когда всё делал по дому сам, по обыкновению, годами не сдвигая вещи с привычных мест, методично складывая вилки в правый кармашек подставки, а ложки в левый, оценил каждодневные сложности жизни родителей. Однажды сели ужинать. Отец скупым движением взял правой рукой нож, а левая не нащупала вилки. Мама запамятовала, не положила. Отец окаменел. И вдруг заверещал тонким голосом на одной ноте «и-и-и-и-и-и». Амирам замер на секунду, а потом, метнувшись к кухонному шкафчику и выхватив оттуда вилку, стал лихорадочно пихать её в руку продолжавшему кричать отцу. Мама, вскочив, прижала вилку в Амирамовой руке к столу, и с усилием накрыла злосчастный столовый прибор отцовской рукой. Тот сразу успокоился и лишь капли пота, выступившие на лбу, напоминали о минутной истерике.
Мама погладила по плечу отца, Амирама, и ужин продолжался, как ни в чём ни бывало, даром что Амирама била дрожь, и он не чувствовал вкуса любимых «ёжиков».