Огромный бритоголовый детина, в пузырящихся на коленях спортивных штанах и майке-алкоголичке, прямо с порога протянул Ритке баночку с мочой.
– Вы же один хрен в поликлинику идёте, вот и отдадите. Чё вам делать-то? -развязно проговорил он, отдавая свою мочу Ритке и захлопывая дверь.
Доктор Морозова какое-то время тупо глядела на красный дермантин, а потом, оставила банку у порога хозяина квартиры. Ещё с мочой она по вызовам не бегала!
Тёмный коридор общежития, женские недовольные голоса, звон кастрюль, и дух борща, долетающий с кухни, шум и клокотание унитазных бочков, мигающая неисправная лампочка, окурки и осколки бутылок под ногами на обшарпанном полу, облупившаяся штукатурка на стенах.
Ритка постучала в одну из многочисленных дверей. С начала никто не открывал, потом, послышалось шлёпанье стоптанных тапок, и на пороге возникло нечто огромное, густо воняющее перегаром, блевотиной, прогорклым маслом и немытым телом. Нечто было облачено в красный засаленный балахон, из резиновых тапок торчали жирные пальцы с серыми обломанными ногтями. Пальцы – сардельки нервно шевелились, невероятных размеров грудь вздымалась и опадала в такт сиплому дыханию.
– Очередная шлюха! – осклабилась хозяйка комнаты, демонстрируя жёлтые пеньки зубов – к Николаю пришла?
– Я участковый терапевт. От вас поступил вызов…– испуганно заговорила Ритка, брезгливо пятясь назад от великанской длани красного нечто.
Хозяйка рыгнула, почесала пятернёй косматую голову, и в тот момент, Ритке стало ясно – нужно немедленно уходить. Глаза огромной бабы начали наливаться кровью, одутловатое, землистого цвета лицо исказилось в жуткой гримасе, что не предвещало ничего хорошего.
– А я балерина,– гоготнула баба, надвигаясь на Ритку всем телом, тесня её к противоположной стене.
Под ногами девушки хрустнули какие-то осколки, каблук угодил во что-то липкое и вязкое.
– Колька мой! – грохотала тётка, и брызги вонючей слюны летели доктору Морозовой в лицо. – А всяких шлюх, вроде тебя, я буду спускать с лестницы.
Могучая рука ухватила Ритку за шиворот и потащила по коридору.
– Я участковый терапевт! – кричала в панике девушка, пытаясь вырваться из цепкой лапы. – Вы сами меня вызвали! Что вы творите?!
– Колька мой! – орала баба, не обращая внимания ни на Риткины слова, ни на её сопротивления. – Я из тебя, девка, сейчас омлет сделаю! Будешь знать, как чужих мужей уводить, сучка!
Коридор закончился. Тётка выволокла Ритку на лестничную площадку, такую же загаженную, заплёванную и обшарпанную, как и всё в общежитии.
А дальше, резкий толчок, пьяный смех бабы, чувство детской обиды и металлический вкус во рту. Грязный бетонный пол меняется с жёлтым от потёков и старости потолком быстро, как в сумасшедшем калейдоскопе. Безвольное Риткино тело ударяется о каждую ступень, руки стараются за что-нибудь зацепиться, чтобы остановить падение, но лишь беспомощно хватают воздух. Боль, боль, боль. Она пронзает каждую мышцу, рвёт внутренности. От вспышек боли мутится рассудок, теперь Ритка даже не знает, что происходит, где она, как случилось так, что она больше не Ритка, не Марго и не доктор Морозова, а кусок вопящего от чудовищной боли мяса. Вскоре, сознание, сжалившись над девушкой, меркнет, погружая Ритку в рыхлую, вязкую спасительную темноту. И в этой темноте Ритка была готова плавать бесконечно, лишь бы не чувствовать боли, не думать, не знать.