Плечо у Тёркина почти зажило, и он носил только легкую повязку.
Спиноза, присев на лафет, лихорадочно строчил в блокноте.
– Александр Сергеевич, – обратился он к Пушкину, который, растянувшись на земле, покусывал травинку и наблюдал за плывущими по высокому небу облаками. – Вы не напомните мне расположение русских и французских войск в предстоящей Бородинской битве?
– Я был тогда еще дитя, – рассеянно отвечал поэт. – А впрочем, мы, лицеисты, бредили мундирами и хотели убежать на войну. Погоди, как там?
Вы помните: текла за ратью рать,
Со старшими мы братьями прощались
И в сень наук с досадой возвращались,
Завидуя тому, кто умирать
Шёл мимо нас…
– процитировал он самого себя. – Да ты вон лучше у солдата спроси.
Спиноза поправил на носу очки:
– Господин Тёркин, вы не подскажете…
– Отчего ж не подсказать, – охотно отозвался служивый. – Мы стояли так. – Он положил шапку к носкам своих сапог. – А француз – вот эдак, – добавил он несколько камешков. – И ударил вон оттуда, – солдат начертил прутиком стрелку. – Я, значит, на левом фланге стоял у князя Багратиона. Петра Иваныча в том бою ранили. Он, болезный, истекал кровью, но держался. Чтоб, слышь, арап, с солдатами вместе быть. Кабы сразу его подлечили, как вы меня, может, живым бы остался…
– Позвольте, – перебил Тёркина Спиноза, с изумлением следя за статным всадником с орлиным носом в шитом золотом мундире. – Вот же он, князь Багратион Пётр Иванович.
– Помрёт, – махнул рукой солдат. – И много народу еще поляжет… Царствие им небесное… – он перекрестился. – Но скажу, арап, это всё семечки по сравнению со Сталинградом… Там и самолеты, и танки…Немец, конечное дело, вооружился до зубов…
– Товарищ Тёркин, – от волнения у Вити пересохло во рту. – Вы и в Великой Отечественной участвовали?
– А как же? – Тёркин поправил повязку на плече и поморщился. – Болит, сволочь. Почти до Берлина дошел, да ранило осколком. Аккурат сюда же. В госпитале День Победы встретил.
Впервые в жизни Спиноза не знал, что сказать.
– Двадцать пять лет служил, – продолжал вспоминать солдат. – Где только не довелось бывать!
– Но, – наконец нашелся Витя, – это же разные исторические эпохи!
– Нам про то неизвестно, – служивый раскурил трубочку. – Солдат не спрашивает, куда посылают.
– По-моему, брат Тёркин, мы с тобой оба вечные, – заметил Пушкин, провожая взглядом облака.
– Э, не скажи, арап, – служивый сдвинул шапку на брови. – Ты вон железный, а на мне места живого, почитай, не осталось.
– Француз наступает! – пронеслось по полю.
Над головой у Спинозы пролетело ядро и гулко ударилось в землю. Он в оцепенении уставился на железный шар. Тот вертелся вокруг своей оси, запал догорал.