– Не знаю, брат, – покачал головой Пушкин. – Скажу только, что самые чёрные дела из благих намерений вершились. Сам подумай, сколько ты безвинных душ погубил, сколько сирот оставил, сколько городов выжег. Ты сам своим грехам счёт ведёшь. И перед своею совестью ответ держишь.
Степан Тимофеич, не отрываясь, смотрел на языки пламени. Пушкин тоже молчал. Петуля дремал, прислонившись к бронзовому колену поэта.
– Степан! – позвал женский голос, и Бонифаций открыл глаза. У костра стояла женщина в длинном платье и большом платке. Её запавшие глаза были строги и печальны, губы сурово сжаты.
– Степан! – повторила женщина, и Разин обернулся.
– Уходи отсюда, атаман, – она потеребила край платка и вздохнула. – Хватит уже.
– Кто такая? Как прошла? – вскинулся Разин.
Но женщина уже растворилась в темноте, будто её и не бывало.
Атаман вскочил.
– Эй, дозорный! – гневно крикнул он. – Заснул на посту! Куда глядишь? Откуда эта баба взялась?
– Какая баба, Степан Тимофеич? – растерялся пожилой казак. – Побойся бога! Места тут дикие, пустынные… А монастырь мужской.
– Ты видел? – Разин схватил памятник за плечо.
– Была тётка, – подтвердил Петуля. – А потом раз – и нету!
– Она не зря приходила, Степан Тимофеич, – негромко сказал Пушкин.
Разин в бешенстве бросился к железным воротам и затарабанил что есть мочи.
– Открывай, поп! – кричал он. – Открывай немедля! Не то спалю!
Заскрипели петли. Стенька оттолкнул послушника и ворвался в монастырь. Но на его пути встал Варлаам.
– Остановись! – настоятель поднял над головой крест. – Ты же слово дал!
– И слово сдержу! – глаза у Разина сверкали. – Покажи, поп, свои иконы. Все, какие есть.
– Ладно, – согласился настоятель, немного помедлив. – Но оставь своих головорезов за воротами.
– Возьму с собой двоих, – атаман знаком подозвал поэта и мальчика. – Они не из моих ребят. Странники, прибились.
Варлаам покосился на памятник и посторонился.
В дальней ризнице лежали старинные книги, громоздились подсвечники и чаши для причастия, вдоль стен стояли вынутые из иконостаса иконы, укрытые чёрными покровами. Воск со свечи стекал по Стенькиной руке, обжигая пальцы, но он ничего не чувствовал.
– Другую, – скомандовал Разин молодому монаху.
– Святой Николай Чудотворец московского письма… – пояснил Варлаам.
– Да сдался мне твой чудотворец! – раздражённо бросил Стенька. – Баб показывай!
– Святая Варвара Великомученица, привезена из Византийской земли, – поднёс икону молодой.
– Не та!
– Софья Премудрая…
– Нет. Дальше давай!
– Казанская Божья Матерь, – тем же ровным голосом продолжал монах.