— Григорий Иванович, я не стал ничего говорить людям, когда возник этот вопрос, тем более вы только что развеяли любые сомнения на ваш счет, — иеромонах говорил медленно и проникновенно. — Вам не надо знать, что за крест вы только что приняли. Достаточно знать, что лишь тот, на ком лежит благодать Божия, может его принять. Помните житие Марии Египетской?
Григорий молча кивнул.
— Так и крест этот может принять только человек, чистый от того, в чем вас заподозрили. Я мог бы развеять эти глупые подозрения сразу же, но сделать нужно было именно так, мы это сделали. Я же согласился поговорить с вами из других резонов.
Отец Филарет замолчал. Григорий вдруг понял, что этот иеромонах, которого он впервые увидел несколько минут назад, знает его тайну.
— Ваша жизнь поделилась на две части: до вчерашнего утра и после. Считайте, Григорий Иванович, что вам вчера утром только исполнилось семь лет и Господь вам покажет, когда и перед кем вам надо будет исповедоваться за то, что было до вчерашнего утра.
Когда мы с отцом Филаретом вернулись, кроме дедушки Фомы меня ждали еще четыре человека, среди них я увидел бывшего бергмейстера Петра Сергеевича Маханова и к своему огромному изумлению какую-то женщину. Трое были мне совершенно не знакомы, один из них резко отличался от всех слегка раскосыми глазами и совершенно прямыми, жесткими и черными волосами. Я предположил, что это представитель, а может быть и глава полурусского, полуказахского рода кузнецов.
Все они видели окончание нашей беседы с отцом Филаретом, поэтому вопросов никто не задавал. Отец Филарет молча благословил каждого, быстрыми шагами удалился от нас и начал отдавать какие-то распоряжения. Боковым зрением я увидел, как несколько человек опрометью бросились куда-то бежать.
После короткой заминки дедушка Фома, откашлявшись, сказал:
— Вот общество погудело и …
Что и …, почему-то сказать у него не получалось. Махнув рукой, дедушка Фома закончил:
— Петр Сергеевич, — он развел руками в сторону бывшего бергмейстера, — слава Богу поправились и пусть они теперь ….
— Петр Сергеевич, — я решил взять инициативу в свои руки, — при всем моем уважение, — я сделал легкий жест в сторону дедушки Фомы, — полагаю, собрание лучше вам вести, если конечно ваше самочувствие позволяет, — Петр Сергеевич лежал на деревянных носилках, которые принесли четверо мужиков. Закончив говорить, я сделал легкий поклон.
— Благодарю за доверие. Ваши травы вернули меня к жизни, не побоюсь этого сказать, но самочувствие еще желает лучшего, — Петр Сергеевич в свою очередь сделал легкий поклон в мою сторону.