— Это весь спирт или еще есть?
— Есть док еще.
— «Вот меня уже и доком назвали, расту», — подумал Григорий. Он тщательно обработал спиртом руки, шприц и две иголки, ампулы.
— Стул. Пилка есть?
— Там внутри, — зэк показал на стерилизатор.
— Её не обязательно стерилизовать.
— Это чтобы не потерять.
— Разумно. Жгут есть?
— Нет, но я так руками зажимаю, — зэк протянул свои огромные кулаки.
Григорий открыл ампулы, набрал лекарство и физраствор.
— Давай зажимай, — скомандовал Григорий.
Приступ купировался, как говорится на игле, когда Григорий заканчивал введение препарата, больной зэк уже дышал совершенно спокойно.
— Часто приступы? — спросил Григорий закончив вливание лекарства.
— Когда как, бывает каждую неделю, — больной зэк ответил спокойным ровным голосом, как будто и не задыхался пару минут назад.
— А кроме этого, — Григорий показал на эуфиллин, — другое пробовали?
— А что есть что-то другое? — вопросом на вопрос ответил неожиданный пациент Григория.
— Есть.
— Я Миша Колывань. А ты кто? — зэк прищурился, взгляд стал оценивающим и настороженным.
— Григорий Иванович Крылов, на воле был врачом.
— А, это про тебя вертухаи утром брехали, — Миша Колывань закрыл глаза, ухмыльнулся. — Теперь мне все понятно. А другое это как?
— Специальная дыхательная гимнастика, например.
— А ты её знаешь? — живо и заинтересованно спросил Миша Колывань.
— Не знал, не говорил бы, — Григорий после войны познакомился с двумя очень интересными дамами, мамой и дочерью. Еще перед войной они занимались разработкой дыхательной гимнастики, ставшей впоследствии знаменитой под их фамилией. Григорий очень им понравился и вызвал у них доверие. Дамы показали ему упражнения своей методики и Григорий иногда успешно применял их.
— Покажешь?
— Покажу.
— Пойдем, Григорий Иванович, в мой уголок. Перетрем все про дела наши грешные. — Миша Колывань встал с постели, скомандовал одному из своих подручных. — А ты посмотри, что бы уши никто не грел.
Уголовного авторитета, хозяина барака звали Михаилом Петровичем Суховым, Миша Колывань была его кличка. Сидеть ему оставалось полтора года, до начала лета 52-го. Он подробно расспросил Григория обо всем. В отличие от других обитателей барака речь у него была правильной, мата не было вообще. Позже Григорий узнал, что был Миша уголовным товарищем еще с дореволюционным стажем. И первый срок получил в пятнадцатом году еще по малолетке. После этой заканчивающейся ходки собрался уйти на покой. Товарищи по цеху и охрана лагеря боялись его как огня, все знали, что обид и подлостей Миша не прощает, руки у него были очень длинные, никому еще не удалось уйти от него. Но самому Мише за его почти сорок лет уголовного стажа ни разу не смогли дать срок по какой-нибудь серьезной статье. Он, скользкий как угорь, всегда находил какую-нибудь лазейку и посмеиваясь, уходил в сторону.