— Не зна… нет, постой! Постой-ка… кажется, я что-то такое слышал. И если ты меня поцелуешь, я, может быть, даже вспомню.
А что? От поцелуев точно ничья девственность не страдает. Ну, если очень постараться и не пойти дальше. Дальше не пойти-и-и… Шатт! А это возможно?!
— Никаких поцелуев. Тело калечной я сожгу, шарф спрячу, чтобы не фонил. Алые близко, поэтому сжечь его вместе с хозяйкой не выйдет. А ты… лучше близко не подходи, потому что я за себя не ручаюсь!
Алла
Телега мягко подпрыгивала по пыльной дороге. Я эту пыль не видела, но очень хорошо чувствовала всем телом. За полотняным тентом вместе с нами этой самой пылью дышала ранняя ночь. Хрюше было безразлично время суток, он уверенно трусил в оглоблях. Мне тоже по большому счету от солнца было или холодно, или жарко, но никак не светло или темно.
Только Инсолье ворчал, что нормальные люди ночами должны спать в лагере, а не шляться по дорогам. Учитывая, что мы тронулись в путь без промедления именно по его инициативе, звучало странно.
Инсолье…
Зачем тебе мои глаза?
Почему ты так хочешь их мне вернуть? Чуть ли не больше, чем я сама. Да ты сам себя чуть в узел не завязал, лишь бы не нарушить эту мою дурацкую «девственность», без которой ритуал теряет смысл. Кажется, Инсолье даже себя чем-то проклял. Я сужу по тому, как он ругался, пока крутил клубок нитей внутри своего тела, словно перевязывал там что-то. А еще из его бухтения стало понятно — у него вся почти магия такая «вредительская». И применять ее к самому себе — большего идиотизма этот странный персонаж в жизни не делал. А теперь вот докатился.
М-да. Единственный мужчина в мире, которого я действительно хочу, взял и проклял себя импотенцией!
Откуда эта одержимость? Даже злость — хотя злится чудак часто и просто так, тут не будем придираться.
Кто ты, странный незнакомый человек, которого я нашла и почти нечаянно отобрала у смерти? Ты ведь остаешься рядом не из благодарности.
Из всех объяснений — одно упрямое «хочу!».
Хочу, и все. Жаль, что я эхолокацией владею, а мысли не читаю. Да еще и из-за моего необычного способа восприятия реальности я не всегда вижу выражение его лица. Больше догадываюсь по тому, как часто бьется сердце, а иногда и вовсе по запаху. Раньше, еще в том мире, запахов эмоций я не различала, но сейчас начинаю порой улавливать горькую кислинку злости и жженую известь ненависти. Грусть отдает стоялой водой и немножко солью, а вот радость я еще не нюхала. Зато отчетливо поймала запах желания, которое отчего-то заполняло мою тьму апельсином и раскаленными на солнце камнями.