Инсолье
— Нет, — коротко ответила святая, и улыбка с ее лица пропала. Удивительно, я ж так бесился оттого, что она почти все время улыбается, а сейчас, когда перестала, почувствовал странное разочарование.
Наверно, потому, что эту печаль и страдания святой принесли хрен знает кто, алые уроды с горы. Ее «соратники», шатт им в зад. А что я? Я — посторонний, предатель и еретик. И даже если сделаю в десятки раз больше этих светоносцев, все лишь пожмут плечами, так как это было ожидаемо.
А вот боль, причиненная родными и любимыми, не забывается никогда. Неужто блаженная все еще любит того осененного «копьем» первосвященника-рыцаря? Тьфу, может, рассказать ей, как женишок ко мне яйца подкатывал, когда я еще считался одним из церковных паладинов? Не, не буду. Это сделает ей только больнее, но опять не благодаря моей мести.
И по правде говоря, не подкатывал он, просто… ну просто… короче, козлина та еще. И с какого такого лысого шатта драгоценная святая так на него запала — загадка века.
Да эта ненормальная умудрилась даже имя мое забыть! Я ведь специально не изменил ни буквы, чтобы она хотя бы вздрогнула, услышав имя своего мучителя! Того, кто сжег ее начальство и добрую половину паствы!
Но не-е-ет. Мало того что не вспомнила, еще и поинтересовалась тем, над чем отряд паладинов в свое время ржал чуть ли не целый месяц. Ну невозможно было это не запомнить, когда одного из твоих коллег кучу времени звали «виноградина зеленая». А ее женишок еще усмехался, что человеку, чье имя символизирует ингредиент для богопротивного напитка, среди них не место. Впрочем, он оказался прав, но это опустим.
Главное, дура ничего из этого даже не запомнила, будто я пустое место. Настолько ушла в свои молитвы и псалмы, что не обращала внимания на окружение? Ага, а влюбилась в главного долбодятла тогда как?
Хотя кто ее знает, может, амнезия? Частичная. Я когда-то читал в церковных книгах, что бывает такое с людьми, которых заставили сильно страдать. Они забывают конкретно то, что причинило боль.
Но тогда втройне несправедливо. Потому что, шатт, я эту святую сволочь пальцем не тронул, я ее вообще ничем не трогал, она сама полезла — раз. А вот драгоценные алые не только закрылись ею как щитом, но еще и выкинули потом на помойку, как ненужную вещь, — два!
Уж насколько я тварь, но такого не сделал бы никогда. У тварей тоже есть свой кодекс чести, знаете ли. Я могу вспороть живот врагу, я могу втереться в доверие к тому, кто когда-то мне нагадил, и от души нагадить в ответ.