— Игнашева, я не кусаюсь, — мне показалось он опять принюхался и чуть прикрыл глаза.
— Точно? — взгляд невольно уперся в губы.
Кадык дернулся, от мужчины мгновенно повеяло зверем.
— Поцелуй.
— Что? — мне показалось, что я ослышалась.
— Поцелуй, Игнашева, вот и все, что ты должна.
— Андрей, это… — не могла подобрать нужное слово.
«Неуместно»? Мягко говоря. «Нежелательно»? Наглое вранье. «Невозможно»? Вегас доказал, что очень даже возможно. Губы закололо в предвкушении.
Он продолжал смотреть в упор, не делая ни единого движения навстречу. Выжидая, наблюдая. А я словно приросла к стулу, не могла пошевелиться, не могла ничего сказать. Поцелуй — это же так мало, верно? Только если не переклинивает от одного вида, от одного слова. Жеста. Запаха. Улыбки. Только если это не твой босс, от которого стоит держаться подальше. Не Двуликий, способный лишить тебя всего.
Это фиаско, Игнашева…
Только что чуть не обвинила его черт знает в чем, после чего оправдала, закопав себя в ворох сожаления и стыда, чтобы тут же получить доказательство самым глупым и настырным опасениям.
Он действительно потребовал поцелуй за карьеру?!
Первым порывом было послать как можно дальше, так, что бы он никогда не нашел дорогу обратно, но Метка предостерегающе кольнула. Или это мозги с опозданием, но все же включились? Послать его — поставить крест не только на «АТОМИКЕ», но и на шансе избавиться от гребанного клейма. Согласиться — подтвердить свою зависимость.
А губы между тем совсем пересохли, отчаянно хотелось их облизать, но…
— Поцелуй, Леся, — повторил он, сократив имя и посылая волны мурашек по всему телу. — Да или нет?
Не двинулся, не дернулся, мы не касались, но достаточно встать и я оказалась бы вплотную к нему. Как раз на том расстоянии, чтобы… С ужасом поняла, что готова согласиться и дело вовсе не в минутном порыве, алкоголе, не работающих блокаторах, страхе за свою карьеру, а… Я хотела его поцеловать. Я, Игнашева Олеся, в трезвом уме и твердой памяти, хотела поцеловать Топольского Андрея, Альфу, Двуликого, моего босса. До нестерпимого зуда на губах, до темных кругов перед глазами.
— Да или нет? — повторил он свой вопрос, никакой наглой уверенности, только жадный голод в требовательном взгляде.
— Нет, — сама не поверила, что смогла это выговорить.
— Нет? — не поверил и он.
— Ты же слышал, нет.
Взгляд потух, а может быть это у меня помутнел взор из-за наворачивающихся слез. Разочарование — в нем, в себе, в своих принципах. Даже не знаю, что из всего этого было страшнее и что стало причиной, но мне нужно было уходить. Прямо в этот момент, не оборачиваясь.