С этими словами он покинул комнату. И, Гвен очень надеялась, что и ее жизнь тоже.
65.
Саймон медленно поднял голову от стакана и сфокусировал взгляд на Бреди. Старик хмуро смотрел на него и наливать не желал. Впрочем, алкоголь, на спасительную силу которого Саймон так рассчитывал, не действовал. Голова была тупой, движения замедленными и неточными, но заветного забвения так и не наступало.
Он хотел вернуть Еву. Хотел, чтоб она была рядом. Смеялась вместе с ним, целовала его, занималась с ним любовью. Черт возьми, он дошел до того, что даже в алкогольном дурмане мечтал о родинке над ее левой грудью, и отдал бы и королевскую корону за возможность прикоснуться к этому маленькому пятнышку губами!
Она была нужна ему. Не на время — навсегда. Никогда он так остро не ощущал свое одиночество, как сейчас, — он, одинокий с ранней юности, привыкший к этому чувству и смирившийся с ним. Ева наполнила его существование радостью и светом; он мечтал дать ей весь мир, мечтал о детях, которые у них будут… Саймон, Саймон, неужели ты забыл: жизнь — штука жестокая, а мечты хрупки, как стекло!
…Сколько он уже здесь? День, два, три, может больше? Он потерял счет времени. Впрочем, какая разница? В его никчемной жизни ничто не имеет значения теперь.
Доигрался… Сам виноват.
— Так убиваться из-за бабы, — в который раз удивился Бреди, осуждающе качая головой.
— Она леди, старый. Леди, — растягивая последнее слово, попытался донести до него Саймон всю значимость этого самого слова.
— Да какая разница? — Всплеснул руками хозяин постоялого двора.
— Она моя жена! Она ангел… А я скотина. Если бы я только знал… Если бы только понимал, как сильно ее люблю! Я это заслужил.
Бреди устало вздохнул и покачал головой. Все это он слышал уже не в первый день.
— Шел бы ты спать, Джек, — проворчал он и отошел к другому клиенту.
Саймон проводил Бреди тяжелым взглядом. Его злило, что старик его не понимает. Его бесило, что он непочтительно отзывается о Еве.
— Надо же, ты в состоянии разговаривать, это определенно радует! — раздался насмешливый женский голос за спиной.
Голос был знакомый, и только это заставило Саймона повернуться. Перед ним стояла Гвен. Она скорчила презрительную гримаску и добавила:
— Мужчины так любят жалеть себя. Сначала нагадят, а потом плачутся: ах, какой я несчастный, как я страдаю!
— Чего тебе надо? — грубо спросил Саймон. Меньше всего на свете он хотел видеть сейчас эту женщину.
— Ты только что назвал кого-то ангелом. И у меня был ангел, помнишь, тот, который принимал у меня исповедь… — Она лукаво улыбнулась. — Но оба наших ангела упорхнули от нас, вот я и подумала…