Вот, только есть ли от всего этого прок — от знания четырёх языков (английский прилагался в обязательном порядке, как и общее знакомство с итальянским), от юношеского увлечения историей Франции периода Наполеона, от двух с половиной курсов солидного советского ВУЗа, где из дочери алжирского генерала пытались сделать инженера-энергетика? Поможет ли этот груз знаний в дикой ситуации, в которой оказалась она, после того, как пуля мосинского карабина, пробила грудь су-лейтенанта? Далия полагала, что да, поможет — но только не здесь не в дикой России с её крепостным правом, казаками и бунтующими пейзанами, от которых Великая Армия вскорости побежит, сломя голову. Если она хочет жить — надо добраться до прекрасной Франции, которая, несмотря на сотрясавшие её за последние два десятка лет катаклизмы, всё ещё остаётся вполне цивилизованной страной. В которой, к слову, свято чтят принципы Французской революции — Liberté, Égalité, Fraternité — а значит, женщине восточного происхождения устроиться там будет гораздо проще, чем в любой другой европейской стране. А не получится — что ж, можно перебраться через океан, в Америку. Правда, для того, чтобы начать там жизнь заново, нужны деньги, но без них и во Франции не обойтись. Горсть золотых и серебряных монет, отыскавшихся в карманах покойного су-лейтенанта никак неё не устраивала. Эта ничтожная сумма позволяла протянуть, в лучшем случае, пару недель, а вот что делать дальше — предстояло придумать. И это, как ни странно, не особенно её пугало — девушка, впитавшая самое лучшее от трёх культур и трёх стран, выросшая в немыслимой для прочих своих соплеменниц свободе, даже теперь, в немыслимой ситуации, чувствовала себя относительно уверенно. Среди бумаг су-лейтенанта нашлось командировочное предписание с поручением в один из воинских магазинов, расположенных возле русско-польской границе; упомянутая горсть монет приятно оттягивала карман редингота, в другом уютно устроился двуствольный коротышка-пистолет. Рыжая кобыла накормлена и отдохнула, гнедого мерина, навьюченного саквами с одеждой, оружием и прочим скарбом её незадачливого спутника, Далия ведёт в поводу — ничего, как-нибудь выкрутимся…
* * *
Солнечный диск неторопливо полз к закатной стороне горизонта, и жара, столь не характерная пригожего сентябрьского денька, постепенно стала спадать. Гжегош выудил из кармана часы-луковицу. Четыре пополудни — а всё никак не получается выбраться на подходящий просёлок, ведущий к Смоленскому тракту. Заблудился он, что ли?
Разбитое лицо саднило, и Гжегош осторожно ощупал челюсть — хорошо хоть, не сломана! — потрогал языком три передних зуба. Они ощутимо шатались, во рту до сих пор ощущался металлический привкус крови. Паршиво — если вспомнить об уровне здешней стоматологии, исчерпывающемся цирюльником-зубодёром, да милой привычкой залеплять дырки от недостающих зубов воском. Прокляни Езус москальского «современника» с его дуэльным, курва мать, фехтованием!