Я иду в комнату, чтобы зарыться под одеяло, и плачу только, когда остаюсь одна и открываю телефон: «Оуэн исключил вас из чата».
9
За весь день я ничего не съела, не спускалась вниз, не брала трубку, если мне звонили. Я только предупредила начальника, что опять заболела. Босс фыркнул, поругался, положил трубку. Грегори звонил раз пять, говорить с ним я не могла. Звонила даже Вероника, но и ей я не ответила. Я никого не хотела видеть и слышать, а только лежала в той же позе, в которой застала меня новость о том, что мне больше не место в нашем чате на троих. Я видела, что Оуэн и Аарон по очереди бывают в сети, я хотела им написать. Аарон бы ответил, Оуэн скорее всего нет. Но что я могла сказать, все слова выглядели нелепицей. Это не брат меня отобрал у них, а Оуэн выставил, и Аарон позволил ему.
Вероника была права, это самые худшие мои отношения. Они хуже чем то, что было с Патриком, или Джеком. И определенно хуже связи с женатым ирландцем с жутко-непроизносимым именем. Это даже хуже года отношений с наркоторговцем Ричардом.
Вероника… Как только думаю о ней, она звонит. Мне очень хочется взять трубку, но рассказывать что произошло, объяснять, говорить и опять плакать… Нет, у меня на это нет сил. Она звонит еще раз, а потом присылает сообщение: «Я все знаю, приедем с Катрин вечером». Я снова реву навзрыд, пока силы окончательно не оставляют меня, и я засыпаю. Мне снится какой-то неприятный сон, меня таскают за руки по земле, несут куда-то против моей воли, я кричу, но меня никто не слушает, я сопротивляюсь, но всем все равно. Меня будит телефонный звонок, хватаю телефон в надежде увидеть одно из двух заветных имен. Но это Вероника, но я рада ей, мой жуткий сон прервался, и даже самый кошмарный день лучше провести с подругами, а не в одиночестве.
— Открывай, — только и произносит она.
Вероника и Катрин вваливаются в дом с едой в пакетах, еще там что-то звенит, скорее всего пиво. Они по очереди меня обнимают и ничего не говорят, это то, что нужно. Вот бы так весь вечер провести. Ничего не обсуждать, ничего не выслушивать, только смеяться, пить и не помнить обо всем.
Подруги уже бывали у Грегори дома, поэтому быстро находят кухню, звенят посудой. После небольшого прилива сил, я снова заваливаюсь на диван, мне тяжело говорить и двигаться. Еда появляется на столике в гостинной. Грегори будет злится, он не разрешает таскать еду по дому, говорит, что я уже немаленькая, чтобы так делать. Поэтому у него такая идеальная чистота, еще, конечно, потому что к нему раз в неделю наведывается домработница. Плевать, пусть здесь будет бардак, он заслужил это.