Я так сильно погружаюсь в свои мысли и переживания, что не сразу замечаю, что нахожусь в комнате не одна.
— Лесёнок! — Мама сжимает мою лодыжку, но я этого не чувствую, а только виду, от чего на сердце становится только тоскливее.
Вытащив подушку из-под головы, кладу ее на лицо и, сжав в кулаки, кричу. Так сильно, как хочется уже давно. Так, как меня рвет изнутри обида.
Один. Два. Три…
Мама резко выхватывает у меня из рук подушку и откидывает в сторону.
— Олеся… — Она сжимает меня за плечи, притягивает к себе.
— Почему, мам? Почему именно сейчас? Опять, — вновь задаю вопросы, которые столько лет мучают мой разум.
— Ты должна отпустить его, Олеся. Отпусти. Он не принесет тебе добра, — горячо шепчет она мне в ухо.
— Мама, как же больно! Опять… — Уткнувшись носом в шею самому дорогому на свете человеку, рыдаю.
— Просто поплачь, родная, поплачь. Вырви ты его уже из своего сердца. Забудь! Позволь себе полюбить того, кто этого достоин. Руслан для тебя очень хорошая пара. Он тебя любит такой, какая ты есть. Цени это, девочка моя.
У меня резко высыхают слезы. Я отстраняюсь от мамы.
— Ты взяла деньги? Те, что мне в больницу принесла Блонди, сестра Андрея?
У мамы резко меняется лицо. Конец. Скулы напряжены. Желваки играют. Злится. Не отвечает, молчит.
— Мам, я не отстану, пока не скажешь правду. Взяла? — настаиваю я.
Проходит целая минута, прежде чем она выдает ответ:
— Да, — цедит сквозь зубы. — Взяла. И, если бы можно было, взяла еще больше.
Я не верю. Не верю в ее слова. Или не хочу верить?
— Но зачем, мам? — Приподнимаюсь на руках. — Она специально тогда принесла деньги. Чтобы унизить меня! — голос срывается, становится хриплым, грубым.
— В тот момент я не думала ни о чем, Леся. Именно в тот день доктор мне сказал, что тебе предстоит операция. И все бы ничего, ведь это бесплатно, вот только лекарства, которые понадобятся для реабилитации, стоят дорого. Очень дорого.
Мама переводит дыхание.
— Но почему ты ничего не сказала мне? — Смаргиваю пелену, появившуюся в глазах.
— О чем, Олеся? Ты хоть помнишь, в каком ты состоянии была? Да я за тебя больше, чем смерти, боялась! Думала, не сможешь пережить это. — Мама хватает меня за ногу, поднимает и резко отпускает. Конечность беспрепятственно падает обратно на матрас. А я ничего не чувствую. Ни капли.
Закусываю губы. Сжимаю ладони так сильно, что ногти впиваются в них.
— Прекрати мам, — обрываю ее.
— Прекращу. Как только ты услышишь правду. И уж тогда решай, ты будешь любить Андрея или ненавидеть.