– Может и не тут же, – протянул Альберт, – но забыл. Это уж точно. Совсем забыл.
– Вот и я забыл, – пожал плечами полковник, – Забыл, каким был мужем. Забыл, каким был отцом.
– Да… – вздохнул агент и снова отвернулся к воде.
– Может все не так и плохо? – полковник вздохнул вслед за Альбертом, – я про поездки в Европу и кино по вечерам. Может, так и должно быть? Даже если он немного инфантилен, может он, все-таки, не из этих твоих «развалившихся цифровых личностей»?
– Может и так, – Альберт дернул плечом.
– В конце концов, счастливый брак – не самое главное, – полковник свободной рукой оттолкнулся от перил и встал прямо.
– Это правда, – прикрыл глаза его собеседник.
– Я испугался, что у нее проблемы с алкоголем, представляешь!? – признался Завьялов и протянул Альберту папку, которую держал в руке.
– Не переживай, Константин Федорович! – агент взял папку, открыл и начал просматривать документы в свете уличного фонаря, – бывает, иногда, она увлекается. Когда тоска особенно навязчива. Бутылка или даже полторы за вечер. Потом, на следующий день у нее болит голова и пробежка, даже сокращенная почти вполовину, дается ей с трудом. Но так бывает редко. Очень, очень редко…
– Ладно… – мотнул головой Завьялов, – ты меня успокоил. Правда. Значит все не так плохо, как я себе нафантазировал.
– Не так плохо, – поддержал его легкой улыбкой Альберт, – она умница.
– Да, – Завьялов тоже не смог удержаться от улыбки, – она умница, это верно. Она большая умница. Она думает, что люди стали счастливее. Говорит, что это, возможно, из-за того, что все стали намного обеспеченнее.
– Не знаю, полковник, – Альберт постучал ладонью по шершавой поверхности ограды, – Россия разбогатела, это верно. Но мне иногда кажется, что преступная гордыня этого народа просто сбежала из его кошельков. И это, наверное, неплохо. Только вот эта гордыня, она не исчезла. Она нашла какое-то новое пристанище. Или ищет. Это что-то новое. В масштабах целой нации. И я пока не могу понять, толи это духовный расцвет, толи формирование нового уродства.
– А мне это столичное благополучие, – поморщился полковник, вспоминая свои переживания в торговом центре, – оно кажется мне таким непрочным, неукорененным, что ли… Если ты понимаешь, о чем я.
– Я понимаю, о чем ты, – подтвердил Альберт, поднимая руку, чтобы смахнуть воображаемую крошку с кончика носа, – Я думаю, это все потому, что мы по-прежнему боимся. Боимся бросить вызов самим себе. Боимся открыться миру и измениться по-настоящему. Уверен, что в глубине души мы все не верим, что заслужили этого. Не верим, по привычке, что это продлится долго. Слишком много горького опыта слишком крутых перемен мы видели за последние несколько поколений.