— Почему?
Бабуля не отвечает. Поворачивает голову к окну, и под солнечными светом я могу различить сколько боли в ее глазах.
— Я потерплю, — отвечает она, — не долго осталось.
От этих слов мне хочется рыдать, но я заглушаю ком в горле, потому что плакать при бабушке кажется неправильно.
— Иди, дочка. Не хочу, чтобы ты видела меня такой немощной.
— Я люблю тебя, бабуля.
— И я тебя. Попроси Инну заплатить этим медсестрам. Пусть хотя бы пару раз в день приходят, а то терпеть нет никаких сил.
Моя бабушка всегда была сильной. Даже если у нее что-то болело, она шла работать и никогда не лежала без дела. Поэтому если она говорит, что терпеть нет сил, значит так оно и есть.
Я киваю и мягко целую ее в щеку, вдыхая в себя родной запах. Уже когда выхожу в коридор могу позволить себе расплакаться.
— Девушка, что у вас? — проходя мимо интересуется одна медсестра.
Я быстро смахиваю слезы.
— Скажите, вы могли бы делать обезболивающие уколы пациентке из шестой палаты чаще? Ей же очень плохо.
Ее лицо становится кислым и недовольным.
— Государство не имеет столько лекарства, чтобы ублажать каждого умирающего. Одного укола в день вполне достаточно.
— Но ей плохо!
— Другим тоже плохо. Здесь всем плохо.
— Но к одним вы заглядываете чаще.
— Оплачивайте лечение и к вашей будем заглядывать чаще, — прямым текстом озвучивает медсестра.
Мне хочется на нее накричать, что нет у меня таких денег.
— Кстати, вашу бабушку на днях переводят на другой аппарат. Нужно будет подписать бумаги и оплатить лекарства. Мы можем сделать это прямо сейчас.
— Подписать я могу, а оплатить нет.
Она так посмотрела на меня, будто я прокаженная.
— Значит, она пока так и останется на этом. У больницы нет таких средств, чтобы оплачивать лечение за пациентов.
Вот тебе и бесплатная медицина… вздыхаю я.
Мимо нас проезжает другая медсестра с тележкой на которой находятся несколько блюд с едой, накрытых баранчиками. Я удивленно провожаю ее взглядом, когда она ввозит ее в соседнюю палату.
— Это здесь так кормят? — не удерживаюсь от вопроса.
— Можно и так. Если очень постараться.
Становится обидно и больно. Значит, те, кто может позволить себе оплату получают и лекарства и хорошее меню. А те, у кого попросту нет денег — вонючую кашу и отсутствие лечение.
Я резко возвращаю взгляд на бессердечную особу, у которой уже такая толстая кожа, что страдания других ее не трогают.
— Деньги будут, — говорю уверенно.
— Вот когда будут тогда и поговорим. Не забудьте про аппарат. С ним ей будет легче.
Бросает мне это всё и уходит.
Я обхватываю себя руками и выхожу на улицу под яркое обеденное солнце.