Дом уже давно спит, когда я выхожу во двор вдохнуть прохлады ночного воздуха. Осталось два дня, и хочется почувствовать себя свободной, вспомнить счастливые моменты, проведённые рядом с Миром, ощутить нежные касания детей. Ложусь на землю и смотрю на чёрное небо. Оно здесь не такое густое, как дома, а звёзды кажутся тусклее и прозрачнее.
Вспоминается почему-то наше первое утро на берегу реки. Моё онемение при виде обнажённого тела Дамира, его жёсткие касания к груди, резкие слова, продирающиеся к сердцу:
— Видела когда-нибудь член? Трогала? Открой глаза. Сожми его. Сильнее.
Мой испуг от его действий и удивление, испытанное при касании к бархатистой коже плоти, выброс из транса, когда горячая сперма обжигает живот. Отдала бы всё на свете, лишь бы оказаться сейчас там. Кажется, я даже слышу всплеск воды, резвящейся в солнечных лучах, и шёпот ветра, приглаживающий верхушки елей. Я так и засыпаю, плавая в далёкой вселенной и своих сладких воспоминаниях.
Оставшиеся дни провожу в лёгкой эйфории. Вроде руки и ноги движутся, выполняют работу, а сознание не здесь, оно в стенах родного дома. Переливчатый звон детского смеха и тихий голос Мира, вещающий о любви, не отпускают, преследуют и восполняют последние мгновения счастьем.
Вечер боли наступает внезапно, сопровождаемый двумя амбалами, пришедшими за мной. Махмуд дёргается от стены, пытаясь встать с лежанки и защитить меня, но вовремя останавливается, понимая, что ничем не сможет помочь. Джабира жмётся в проходе, прижимая руку к груди, а в глазах такая жалость и тоска, что впервые она выглядит простой, уставшей бабой.
Ухмыляюсь, увидев знакомую картину. Как же всё-таки умеет шутить судьба. Брёвна, кандалы на цепях и благодарные зрители. На балконе стоят хозяева, сын и отец, круг вокруг столба замыкают бойцы, в нетерпении ожидающие представление. Надеюсь, удовлетворятся только поркой и не решат внести в развлечение интимной нотки.
Кадры замедляются, как и моя жизнь. Как со стороны наблюдаю за разворачивающимся действом. Меня подводят к столбу, подвешивают за руки к цепям, сковывая запястья ржавым железом, достают огромный нож, скорее всего для охоты на медведя, разрезают балахон, оголяя спину. Полноватый мужик в роли палача зачитывает мои проступки, в числе которых порча имущества, непослушание и строптивость, затем называет количество плетей, положенных в наказание.
Гордо вскидываю голову, смотрю на двух шейхов, возомнивших себя богами, улыбаюсь, показывая, что не сломлена, что они всего лишь грязь у моих ног, а затем кричу, набрав воздуха полную грудь: