«Ну давай же, Зверёк! – уговаривал я телефон. – Ответь, девочка!»
Понятия не имею, что я ей скажу. Понятия не имею, зачем звоню.
Но я третий день места себе не нахожу. И никакие вековые леса, горные пики и альпийские луга без кенгуру меня не успокаивают. А с того момента как Валентиныч скинул мне её номер, я уже раз десять открыл телефон, пока всё же решился.
Я машинально чертил пальцем по шершавой плитке бортика бассейна и слушал длинные гудки. Долго, пока механический голос не сообщил, что «абонент не отвечает». Как будто я сам не понял. Но перезванивать не стал – вернулся Эбнер.
Невысокий, полноватый, мешковатый даже в купальных плавках, Эбнер был из тех людей, что словно всегда были пожилыми, но при этом не старились. Я знал его без малого лет восемнадцать, или чуть больше, и всегда он выглядел помятым, отёчным, будто с вечного бодуна, и обманчиво безобидным. Разве что тогда седины было меньше, а теперь он стал белый как лунь. Эдакий комиссар Мегрэ в исполнении Жана Гобена или Леонов в «Джентльменах удачи». Выпивоха-добряк, только с подозрительно пытливым взглядом. А ещё под неказистым фасадом скрывались феноменальная память и недюжинный умище. Мой главный консультант, учитель, крупнейший аукционный специалист и человек, благодаря авторитету и связям которого, я теперь имею этот бизнес и то, что имею.
– Это ты чего тут понарисовал? Сердечки? – поставил Вениамин Наумович поднос с графином и закусками на край бассейна, плюхнулся в термальную воду. Поднял волну, нырнув, пока я с недоумением рассматривал свои художества: и правда два сердечка, перекрывающие друг друга. И, потом только, пригладив мокрую седину, сел рядом со мной на кафельную скамью. – Жениться тебе пора, Арман.
– Ты же знаешь, я не могу, – сполз я по кафелю в воду по грудь, положил голову на бортик и уставился в нереально синее вечернее небо.
– Всё ты могёшь, просто дал себе какой-то дурацкий зарок, – разлил он по стаканам мутную малиновую жидкость, и один подал мне.
– Опять твой забродивший яблочный сок?
– Не забродивший сок, а мост. А это вообще штурм – перебродившее виноградное сусло. Ты, дружище, в Австрии, а это настоящие символы её осени. Скажи спасибо, что я тебя на фестиваль «Крестьянская осень» с коровами и сеном не потащил.
– Спасибо, – повёл я рукой, словно отбивал поясной поклон и подвинул под затылок полотенце. – Мне твоих деревенских забегаловок хватило.