О да… Ее терпение казалось по истине безграничным. Она как-то умела усмирять беспричинную злость, вытаскивать его из глубокой апатии или развеивать совсем уж тяжелые мысли. Он долго не хотел понимать, что испытываемые чувства — не любовь, но болезненная влюбленность и зависимость, которая часто встречается у пробуждаемых в подростковом возрасте. Что происходящее — лишь откат и ломка, и что никак нельзя допустить, чтобы он узнал, где находится принцесса, или встретился с ней. Что нужно время. И познания в первую очередь себя.
Наверное, по-настоящему легче ему стало только через год. Самый длинный год в его жизни. Самый сложный. Непонятный. Полный сомнений и метаний. Эмоциональных качелей, заставляющих его вновь парить или падать на землю. Он все-таки научился управляться с эмоциями. Жить с ними. Понимать других. Прощать им черствость. Снова начал общаться с Икаром, которому запрещено было рассказывать ему о сестре, что и положило конец разговорам. Но непробужденный как будто и не заметил, что на него злились и обижались. Когда Байон решился вновь подойти и заговорить, Икар, как ни в чем не бывало, кивнул и ответил.
— Второй раз мы встретились на Играх, точнее я увидел ее выступление…
И снова почувствовал, как дыхание перехватывает, как сердце сбивается с ритма, как язык прирастает к гортани, неспособный издать ни звука. Он больше не был мальчишкой и давно лишился иллюзий и глупых мечтаний, но когда Икар пошел встретиться с сестрой, не смог остаться в стороне.
— Мне показалось, что она почти не изменилась. Такая же яркая, ослепительная, сильная, и в то же время… живая. Оказалось, что у нее отличное чувство юмора, что она любит мифы и сказки, что у нее есть свой ликос, что…
Горло перехватило, и он умолк. Если память о детстве казалась далекой и уже нереальной, то их второе знакомство состоялось будто вчера.
— Я помню ту встречу. Потом были еще. Но та… Тогда я понял, что она — не образ, а живая женщина, что за силой и ослепительностью есть много иного, что видно далеко не всем. Я хотел узнать ее. Любую. Грустную и уставшую, или смелую и непобедимую. Наверное, я чем-то тоже смог ее заинтересовать, раз она предложила встретиться снова. Вы спрашивали, что я помню? Ее волосы всегда пахли ирисами. И лавандой. Она любила свежеиспечённый хлеб. И гречишный мед. Чтобы немного горчил. Она макала в него клубнику и жмурилась от удовольствия. Она могла разбрасывать вещи, а когда работала, раскладывала вокруг документы только по одной ей известной схеме. Она могла часами разговаривать с послами, но в душе ненавидела дипломатию. Она любила босиком бегать по траве. И ночами плавать в озере. Обнаженной. А когда ее что-то не устраивало, она искала выход. И пока не находила, не могла успокоиться. Иногда она страдала от бессонницы, и мы шли гулять. Она просила поговорить с ней. Неважно о чем. И я рассказывал что-нибудь из новостей инженерии. Вестник Науки всегда лежал у меня на столе. Я так привык читать его, что машинально загибал страницы с интересными статьями, чтобы потом пересказать ей. Я не знаю, что вы хотите услышать, но я могу говорить о ней бесконечно. И я не представляю, как жить дальше… без нее.