Телефон тренькнул и я поспешно приняла вызов. На том конце пищала Наташенька, мечта поэта. Она в слезах рассказывала, что Василий сошёл с ума, грозиться идти драться или бороться за что-то, а если ему помешают, он выпрыгнет со своего окна. Я порекомендовала психдиспансер и бригаду медиков для буйнопомешанных.
Скинув звонок, развернулась и обомлела. Олеся жирной, неповоротливой гусеницей распласталась по капоту машины, так, что только ноги истерично подрагивали в такт поступательных движений. Я бросилась к ней, схватила за сапог, но подруга вцепилась в стеклоочистители, норовя выдрать их к чертям собачьим с ошмётками металла. Почуяв мое сметание, она тряхнула ногой, и я повалилась в снег, все ещё сжимая в руках труд итальянских кожевенных мастерских.
Сняла я ее только после того, как она размашисто украсила стекло красной помадой и надписью… Ну, из трёх букв, короче.
— А кто звонил? — подруга сползла улиткой с машины.
А вот тут я совершила вторую ошибку.
— Спиридонов надрался и хочет самоубиться.
Сидя в такси на пути к дому поэта, я размышляла, что проще было бы дать подруге карт-бланш и свалить в закат. Были подозрения, что этот северный олень очень неплохой манипулятор и актёр. Я, вообще, старалась не думать о Ваське после нашего ночного разговора, ибо сразу возникало желание придушить засранца. С одной стороны, его правда, они друзья и сливать Мишу он не был обязан. А с другой… Это какой лицемерной тварью надо было быть все эти два года, чтобы улыбаясь мне, осуждать действия друга, но молчать. Либо ему было выгодно мое неведение, либо стало выгодно мое знание. Почему-то не отпускали его пьяные слова: «А я люблю…». Кого он любит не хотелось уточнять, но очень надеюсь не меня, куда мне ещё такой болезный сдался.
Квартира Спиридонова встречала криками и морозным воздухом. Не раздуваясь, я прошла на кухню откуда доносились разговоры. Олеся неспешно топала за мной, трезвея и верно сомневаясь в причине прибытия. На подоконнике в майке и трениках стоял Василий, а Наташенька висла у него на штанине, уговаривая не дурить. Он открещивался и цеплялся за раму. Потом распахнул ее и полез на карниз. Подруга оттеснила меня, как бравый спецназовец она пошла на перехват, то есть вцепилась во вторую ногу. А я, облокотившись на гарнитур, смотрела эту комедию. Девочки дёргали его вниз, он бил себя в грудь и требовал отпустить. Апогеем стало то, что они просто стянули с него штанцы. Оленя это не остановило и он в портках пытался сигануть с третьего этажа. Как по мне, один черт не убьётся.