Он, виновато ухмыляясь, пожимает плечами, мол, извини, дружище, так получилось.
Я отталкиваю его в сторону, будто отдёргивая красную занавеску, иду к двери, хватаю за ручку.
– Ты куда, Слава?
– Я домой…
– А она?
Этот вопрос заставляет меня замереть, сжимая никелированную ручку.
– С собой заберу…– цежу сквозь зубы.
– Нет…не пойдёт, да и ты пожалеешь, если уйдёшь сейчас.
– Знаешь, Серёга…– я не оборачиваюсь, и мой монолог адресован больше филенчатой двери. – Вспоминая всё то говнище, в которое ты меня неоднократно втягивал, я жалею только об одном. О том, что не уходил вовремя …
– Но ты же не можешь знать того, что бы было, если бы ты всё время уходил. А вдруг ты бы пожалел, что тебя там не было…что в твоей жизни не хватает ярких моментов…что она серая и безвкусная, как перловая каша, что в этой жизни нет друзей, нет Светки…
Я повисаю на ручке, не в силах выйти за дверь и продолжаю общаться именно с ней.
– Скажи мне, Серёжа, а почему у меня слово «друг» ассоциируется со словом «неприятность». Это у всех так?
– Нет не у всех. У меня, например, не так. Ты считаешь, что это я причина всех твоих неприятностей? А я думал, что мы вместе…что мы братья…что все неприятности, равно как и удачи, мы должны делить напополам. Мы дети одной матери, Слава, и наш порок он общий, обусловленный генами.
Я чувствую спиной, как ходит кадык Буратины, как заблестели его глаза.
– Сколько бы я ни скитался, Слава, сколько бы друзей не находил…роднее вас у меня никого нет и не будет. Я думал, что и у тебя, то же самое. Но если ты так не считаешь, можешь идти. Больше я не доставлю тебе неприятностей.
А вот сейчас я готов биться об заклад, что по его щекам побежали ручейки. Кстати, я тоже немного потёк, и даже пару раз шмыгнул носом.
– Иди, Слава! Обещаю, что не буду втягивать Светку и парней. Операция отменяется…
Я оборачиваюсь. Мы оба мокрые и заплаканные, как сопливые детишки.
– Ладно, брат, забудь! – я утыкаюсь головой в его пухлую почти женскую грудь. – Давай уже показывай…
Медвежьи лапы обхватывают меня, крепко прижимают к груди. В нос бьёт запах пота, табака, Армани. За этими запахами еле уловимые, родные, хозяйственного мыла, общаги, школьной столовки, зубного порошка и дешёвого дезодоранта.
Вытерев о красный шёлк распустившиеся сопли, я пытаюсь отстраниться, упираясь руками в его плечи.
– Серёга, ты знаешь, что после сорока лет, двадцать процентов мужиков меняют ориентацию. С такими обнимашками, мы можем легко перейти грань.
– В Америке это в порядке вещей…– бурчит он.
– Эй ну-ка брэйк – я отталкиваю его подальше. – Мы не за этим туда едем.