– Мамаша! Принимай передачу!
В дверь заглядывала пожилая санитарка из приёмной с увесистым кульком в руках.
– От кого?
– Сказали – записка внутри.
В пакете оказалось целое состояние – детские бутылочки, соски, крем, присыпка, огроменный кусок марли, пелёнки, распашонки, чепчики, погремушки и даже ромашковый чай в пакетиках, но никакой записки не было.
Она ещё раз порылась в кульке, перевернула его вверх тормашками и даже встряхнула несколько раз, но, кроме десятирублевой монеты, больше ничего оттуда не выпало. Досмотренные вещи тут же перекочевали обратно в пакет, туда же последовала и десятка, а ещё через несколько минут она несла передачу на пост дежурной медсестры.
Покрутив в руках пакет и зачем-то понюхав его содержимое, молоденькая девчушка удивленно пожала плечами:
– Какие проблемы? Вот посмотрите, мамочка, здесь и фамилия ваша, и номер палаты. Вы же у нас Степанова? Степанова. В девятой лежите? В девятой. На пакете указано: «Т.Степановой, 9 п-а», да? Да. А так, как девятая палата в нашем роддоме одна, а в ней «Т.Степанова» тоже одна – ошибка исключается. По определению.
– Но я не жду передач, – промямлила она, сбитая с толку безупречной логикой медсестры, но тут же вспомнила:
– А записка? Где тогда записка?
– Записка?!
Девушка элегантно сморщила носик, на миг задумалась и тут же обрадованно выдала:
– Да забыли они про записку! Просто забыли! Скорее всего, написали, но вместо того, чтобы в передачу положить, положили… к примеру… на стол положили! Или на комод! Или в другую сумку! Вместо этой! Да, мало ли, куда – все мы люди! А здесь и без записки всё понятно!
Действительно, после столь тщательного разбора ситуации сомнения исчезли: передача предназначалась именно ей – «Т.Степановой, 9 п-а», открытым оставался только вопрос, от кого? Ещё раз перечитав свою фамилию на кульке, она поплелась обратно, а вечером ей сообщили о предстоящей выписке…
– Томка! – послышалось из прихожей. – Ты где? Дверь – нараспашку, а мамы нет. Не встречает нас мама, не радуется. Может, Сёмочка, пойдём туда, где нам будут рады?
Ворчливый голос соседки вернул её в настоящее – к банному полотенцу на голое тело, к растоптанным маминым тапочкам на босу ногу, а ещё – к тому дню, когда она впервые обратилась за помощью к Настёне.
…Через пару недель после выписки из роддома у неё появилось ощущение, что она – закипающий самовар, и, если пар срочно не выпустить, скоро снесёт крышу. Бессонные ночи, мокрые пелёнки, крики после кормления, унылое одиночество и бесконечная усталость накладывались друг на дружку, будто слоеный пирог, превращаясь в длинный полутемный день, разделенный на такие же монотонные периоды: поспал, пописал, покушал, покричал; поспал, пописал, покушал… Казалось, жизнь её превратилась в карусель без конца, без края, и однажды она упадёт, как загнанная лошадь, и больше уже не встанет. К тому же, как нарочно, вместе с силами и терпением закончились продукты, хотя она рассчитывала, что запасов должно ещё на некоторое время хватить.