— Он был неимоверно талантлив! — вступилась за давно мертвого любимца Медея. — Равных ему нет, не сейчас точно.
— Да я не спорю. Просто я не уверена, что этой статуе здесь место. Ты ничего странного не чувствуешь? — обратилась госпожа к Эгарду.
Тот сосредоточился на внутренних ощущениях, затем отрицательно покачал головой.
— Нет, госпожа.
— Мастерская, в которой работал Солдовец, находилась в зоне действия Проклятья Тайрана. Статуя пятьдесят лет простояла там. Потом Медея навестила свой бывший дом и перевезла в Цонне кое-какие памятные вещи, включая коллекцию скульптуры. По какой причине вы решили установить статую в храме, я не знаю, но факт остается фактом — над ней были проведены соответствующие обряды, и вот уже две сотни лет перед ней молятся верующие. Причем большинство из них прямо ассоциируют изображение со мной. Дальше продолжать?
— Ты чувствуешь связь, — с утверждающей интонацией предположила Медея.
— Именно. Тоненькая ниточка, которая, тем не менее, есть.
— Мне кажется, ничего плохого в связи нет, — подумав, первым нарушил повисшее молчание Эгард. — Скорее наоборот. После того, как вы вернетесь в Талею, нам будет проще общаться, используя статую в качестве точки фокусировки. Что касается возможности причинить вред… Канал, как вы сказали, узенький, серьёзное воздействие через него не окажешь. В крайнем случае просто разорвете.
— До крайнего случая лучше не доводить, — проворчала Селеста. — Хорошо, ты прав. Не стоит торопиться. Пока опасности никакой, перемещать статую не будем. Не украдут же её? Кстати, по поводу возможной кражи. Какие у вас отношения с жрецами светлых, они сильно докучают? Инциденты часто случаются?
— В целом, отношения у нас ровные, Госпожа… Может быть, пройдем в нижние покои? Там нам будет удобнее разговаривать.
— Как скажешь, Эгард. Веди.
Богов, учений о божественном и, как следствие, различного рода религиозных организаций на просторах королевства существовало множество. Львиная доля их происходила из периода до катастрофы и была прямо или косвенно связана с древним сальвским пантеоном — с верованиями народа, создавшего то, что впоследствии стало большой Талеей. Разумеется, темные века и гигантские человеческие жертвы сильно отразились на богословской мысли и сейчас даже монашеские ордены, с полным правом заявляющие о непрерывности традиции, трактовали свои священные писания иначе, чем до Чумы. Кроме того, возникали новые вероучения, из соседних стран приходили проповедники, церкви раскалывались по причине богословских расхождений (и не только богословских), в результате образовывая пестрый сплав уживавшихся между собой религий.