– Верить мало. Фанатики тоже верят.
Вера стиснула зубы. Все, что говорила Вера, подразумевало одобрение… Ее собственное одобрение себя. Захотелось отвесить Матвею привычную затрещину. Но устраивать сцену при Ярославе не хотелось. Одновременно она хотела быть и недоступной жрицей, и своим парнем, который понимает собравшихся с полуслова. Вера постоянно ощущала на себе взгляд Ярослава, даже если его не было, и старалась вести себя так, чтобы он был о ней исключительного мнения.
Тут же она решила, что они с мужем, несомненно, друг другу наскучили, начались эти нежелания слушать приевшиеся мысли… Невыносимым показалось бремя быть запертой в человеческом теле.
Вера не хотела видеть сложности мужа, а признавала только свою.
Прошло совсем мало времени с тех пор, как Вера думала, что жизнь уже не вернется ей прежними красками. И вот, сидя на балконе и ежась от наползающей из глуби сада прохлады, подбирающейся неслышно во влажном мягком воздухе, пока закат впитывался в сумерки, она поняла, что, наконец, прошла какую-то невидимую преграду и стала гораздо довольнее, чем была раньше. Сад, солнечный свет и отсутствие посторонних шумов удивительной чистотой провоцировали ее на ворох мыслей, пряных по-прежнему.
Периодически Вера словно возрождалась, как листва весной. И тогда просто сочилась эмоциями. Это и происходило теперь.
Сейчас Вера чувствовала не только засасывающую любовь ко всему, что видела. Она ощущала гармонию. Она, наконец, примирилась с миром и с собой. Для этого ей не понадобилось почти ничего, кроме размышлений. Она поняла, что люди испытывают дурные эмоции не потому, что это неизбежно, а потому, что такова их вечно недовольная суть. Прежде на чьи-то жалобы она задумывалась и расстраивалась. Теперь фыркала.
Вера верила, что проблемы тел и быта не должны затрагивать душу, поскольку их слишком много, а жизнь слишком коротка и слишком иллюзорна, чтобы относиться к камням на своем пути с полной серьезностью. Все вокруг нее были просто одержимы переустройством общества, как будто это могло иметь отношение к духовному здоровью. Вера в последнее время балансировала между страшащей догадкой о бессмысленности жизни и убеждением, что все происходит не зря. И даже это, ее собственные мысли, которые раньше так часто были откровением и поражали ее, не вызывали у нее восторга, поскольку многие до нее говорили что-то подобное.
Благодаря Матвею Вера стала общительнее, веселее и по-хорошему спокойнее от уверенности в своем браке. Но ее тянуло в трясину слов и действий, в драму Белого, Блока и Любови Дмитриевны. А она всегда чтила внутренние ощущения, видя в этом кратчайший путь к счастью. Новое и захватывающее чувство от появления Ярослава поминутно разбивались сожалениями о том, что все не может быть как прежде.