– Зачем же… – снова прошептал он.
– Она сделала это ради другого человека. Ради меня…
– И ты… ты смогла с этим жить? Как? Как можно жить, зная, что кто-то отдал себя из-за тебя? – Кай говорил про Амалию, но в то же время он говорил и о себе.
Он внезапно осознал, что вся его холодность и отстраненность, все его желание остаться наедине самим с собой и складывать холодные слова из холодных букв – воедино, вечно, и чтобы никто не нарушал гармонию – все это такая ерунда по сравнению с короткой человеческой жизнью, и с тем, что кто-то другой готов отдать свое сердце тебе – по кускам… Нельзя лишать другого человека надежды. А если надежды нет, на самом деле нет, то нужно постараться найти в себе хоть немного… тепла… сочувствия… и не убивать идущего за тобой на край земли только потому, что этот кто-то имел несчастье тебя полюбить.
Как теперь жить? Если недолго – пускай… Так даже лучше.
Так будет лучше.
И холодное сердце не может жить с такой ношей.
– Да. Я смогла жить с этим. Смогла. Порой судьба преподносит нам странные подарки. И кто мы такие, чтобы отказываться от того, что дается нам вне нашего желания? Когда мы не просили. Но раз дано, значит, надо принять и делиться. И я теперь тоже хочу дарить. Во мне словно… две меня, понимаешь? Я и она. В два раза больше сил!
Подарки… Герда была подарком – Кай понял. Ему, изначально, ни за что, просто так. Ему, вздорному и эгоистичному мальчишке, была подарена полная его противоположность – открытая, наивная, любящая Герда. Она была от широты и щедрости души судьбы подаренным ему чудом, а он…
– Она умерла не из-за тебя. Она умерла из-за меня. Я предал ее. Она любила меня, а я…
Из глаз Кая текли слезы. Странно, но ему не было стыдно. Рядом с этой девушкой плакать было так естественно. Амалия смотрела на него сейчас без тени улыбки, понимающе и совершенно не осуждая.
– Вот ты какой – Кай, которого любила та… тетя… а я ведь забыла, как ее зовут. Герда – красивое, гордое имя…
– Да… она была очень красива. И… гордая, пока…
«Пока я не сломал ее», – так подумал Кай. Странное дело – он не ощущал голоса совести, ему не было ни стыдно, ни жаль, он не корил себя и пытался воззвать к призраку Герды, стараясь вымолить прощение. Это было просто не его. Ему было не нужно. Герде, наверное, уже тоже. Зачем тревожить мертвецов, зачем ворошить прошлое и пытаться разрешить то, что решилось само собой давным-давно? Он принял это как неизбежное, горькое и несправедливое событие. Да, он виноват – но сейчас каяться все равно бесполезно. Ничего не изменить. Но и жить с этим он не сможет.