Неизбежные вопросы приходили ко мне, когда я был молод, самые неоднозначные, сложные; и великие авторы, поэты, писатели отвечали на многие из них. Становясь сам в те годы писателем, я не рисковал даже пытаться искать ответы, книга моей жизни только начинала создаваться, поэтому я не хотел спешить, накапливая идеи и рассуждения в своём разуме (и в своём блокноте).
И книга поначалу была раскрыта, близкие люди начали записывать, плести обложку, вкладывать листы. Затем всё вокруг начало вписывать что-то от себя, выражалось постоянное влияние. Вскоре книга закроется и будет выбирать, если сможет, чему позволять и что позволять вписывать в себя, а от чего закрыться толстой обложкой, которую вполне можно было изменить, то есть замаскировать, разукрасить и скрыть её истинное обличие. Позже убеждения, мысли, идеи, теории – свои собственные – будут вписываться в центре, и человек поймёт, что может влиять на себя и свою жизнь самостоятельно. И тогда в конце, в старости, он выпишет содержание и будет вспоминать свою ужасно нелёгкую или просто потрясающую жизнь.
Мысли залетели в чудной неприятный омут, но их потопление прервалось, я очнулся. Аннет вернулась.
– Скажи мне, как тебе удаётся писать так красиво без использования чётких главных слов? – спросила она.
– Что ты имеешь в виду? Основной смысл?
– Да; ты рассказывал, что ваша встреча сорвалась, из-за этого было нечего писать, верно? Но как тебе удалось?
– Я позволил себе отразить то, что видел, однако я встретил запутавшегося человека, и счёл уместным скрыть ненужные подробности и писать не совсем чётко.
– Правда? То, что он запутался?
– К несчастью. У нас не вышло разговора, поэтому пришлось открыть причины короткости нашей встречи. Я указал на его вылет в Испанию и больше не стал обращать внимание читателя на это, которому, в основном, интересно лишь узнать дату выхода альбома.
Я произносил ужасно неправдивую речь, опять же, считая пережитое знакомство личным и не желая подробно говорить об этом.
Спустя год я отыщу ту статью и перечитаю её, и найду её недурно написанной, но пойму, что в ней не было обозначенного смысла, что того, что бы могло захватить читающего её, в ней не было. Нианг хотел показать своим слушателям, что он думал и чувствовал, но я, молодой и глупый, отобрал у него такую возможность.
Перечитывая её, я снова вспомню, как Фред покидал меня, вспомню, что чем-то обидел его, не заметил его переживания, боли, отталкивал его. «Но как я мог? Как ты мог не видеть? Молодой писатель, лживый господин Офори, расскажи мне, как?!» Однако спрашивать себя прошлого есть всё равно что пытаться догнать разгоняющийся поезд.