Мы вздохнули.
– И ты даже ударил гитарой человека, – я нарушил тишину, когда стало неловко.
– Как ты узнал об этом? Я позволил чувствам руководить мной, вернее, не позволял: мой разум улетел за горы, этот чёртов рассудок, и чувство само взяло меня под контроль. И это было самое сильное чувство в моей жизни. Возможно, если бы мы отдавались чувству, мир бы стал честнее и лучше.
– Согласен, часто жизнь напоминает маскарад.
– Точно. Я сражался с ним, пытался управлять им, но всё в мире, как и моя дьявольская вечеринка, не поддаётся контролю.
Мрак вселялся в наши головы.
– Что ж, ты любишь музыку, потому что она навевает чувство… – начал я.
– В основном, так. Я пробовал всё в своей жизни, поверь мне; но музыка – единственное, о чём я никогда не забывал.
– Ты утверждаешь, что всё испробовал; так удалось ли тебе найти свою страсть?
– Что это значит вообще?
– Может быть, цель, назначение? – я сам не понимал, какую несвязную чушь произносил.
– Мы даже не понимаем, зачем живём на свете нашем белом. Какое назначение, о чём ты? Страсть… Возможно! Я любил… терял, но ощущал непреодолимое рвение к ней, но что же? Я едва дотянулся до неё, но вскоре сам же отпустил свою прекрасную возлюбленную. И не жалею!
«Бедный человек!» – подумал я.
– Когда я был совсем-совсем молод…
– Неважно, молод или нет, – перебил Кампай, – звучит как ненужное оправдание. Мы все проходим один и тот же путь, и все мы глупцы: что молодые, что старые.
– Хорошо, я только хотел сказать, – продолжал я, – что когда мир существовал до моего рождения, в нём не было меня, и это понятно. Но когда я появился и стал думать о смерти, грусть находила на меня. Я не знаю, зачем мы живём, но, представляя, что когда меня не станет, всё будет чёрным или вообще никаким, я не мог не тосковать, понимая, что ощущение, переживаемое мной, похоже на ощущение потери, причём потери крайне бессмысленной.
При последнем слове Кампай нахмурился; он стал сравнивать, но не мог сравнить.
– Потери жизни, конечно, и всего, что она дарит. Но я не совсем согласен с тобой: мир всегда существовал и продолжает свой путь и без нас, но мы можем оставить что-то вечное, память о себе для истории, людей, чья огромная машина вертится во вселенной. Но на кой чёрт? Как бы она не рухнула в один прекрасный момент! А сейчас всё крушится в моих глазах… – Последние слова он прошептал, выражая свою усталость.
– Что значит «крушится»?!
– Я вижу конец.
Ночное время скользило по холодному воздуху; сквозь стёкла окон проникали шум и смех. Вдруг Номад сказал:
– Я должен был выбрать между правильным и лёгким.