Сидя рядом с Колей, наблюдая его блаженство, я испытывал удовольствие. Особенное удовольствие. Удовольствие посвященного в тайну. Я был горд тем, что лишь я один понимаю его – понимаю по-настоящему – что только я знаю, какая радость сидеть вот так, перед ней – и вздрагивать. Я почти физически ощущал ее прикосновение, читая на лице Зацепина все, что испытывал бы и сам. Мое участие в сокровенном – чужом сокровенном – было тайным и ненужным. Но больше всего на свете мне хотелось поделиться им, навязать его, сделать так, чтобы он знал. Мое желание быть свидетелем, быть всеми и всем распространялось даже и на любовь. Я понимал, что не могу оказаться внутри – но пытался подойти вплотную и заглянуть. Мне хотелось знать и это. Если же нет, хотя бы разделить свою любовь, сказать «и я тоже» – но так, чтобы слышал и Коля. И в то же время – быть доверенным лицом во всем, быть в курсе всех деталей – как, за что и в какой степени. Фактически – любить, не будучи одним из влюбленных. Зная, что у меня нет шансов, я надеялся приобщиться к непостижимому через посредника. Словно калека, слушающий рассказ альпиниста. Словно крот, дружащий с полевой мышью. Словно дух, жаждущий познать прикосновение. «Ты можешь доверять мне, можешь рассказать мне, я точно такой же, я все понимаю» – так говорил он. Говорил и смотрел на тело, подпрыгивавшее на стуле – и остававшееся напрочь глухим.
Колина слепота была до обидного непонятной. Дружеские привилегии он раздавал щедро и случайно, не думая, что слева хотят того же – и того же ждут уже вечность. Эгоистичность его блаженства была жестока. Жестока и естественна. Но возникало и еще одно. Странное, непредвиденное – и не менее естественное. Справа могли хотеть тоже. В теле Васи Катаева (до неприличия тихом и скромном) могло таиться то же желание – желание Лариных рук. Это было так невероятно, что принималось за гипотезу, обходя стороной факты: Вася – мальчик, Лара – девочка. А что, если этот мальчик – невысокий, с неслышным голосом и в очках – страдал еще сильнее? Что, если в этой душе мучительно переворачивалось и приговором тонуло во тьме молчания страдание, равного которому я – высокий и симпатичный – не мог себе и представить? Это было страшно и не приходило в голову пятикласснику. Позднее приходило и другое – инстинкт. Перепадавшим счастьем Вася мог наслаждаться инстинктивно, не отдаваясь мыслям о возможностях или их отсутствии, а думая о продолжении – как кот о почесывании за ухом. Я оказался по соседству с ним, сам того не заметив. Колины тренировки вырывали его неожиданно – но так кстати бывали редко. Я оказался под ударом, я ждал его – и я его получил. Их было немного. Ларе явно надоело, торжество заканчивалось. Но миг блаженства был пережит.