С нетерпением, боязливом трепетом и заранее готовой волной нежности я ожидал ее новых фотографий в сети и собирал их – те, что считал самыми лучшими и наиболее точно выражавшими ее. Десятки и сотни раз я разглядывал их, не пытаясь раскрыть секрет, но просто любуясь – зачарованный и растерянный, наивный и просветленный, отчаявшийся и мечтающий. Мечтал я и долго после (когда мы не виделись год, два и три), но постепенно прекращал. Постепенно менялась и Ира, приобретая уже новые черты, ложившиеся на то же милое личико печатью суховатой зрелости, невольной вульгарности – и все больше проступавшей посредственности. Не знал я только, что сделалось с ее голосом. В те времена он очаровывал меня и словами – но, когда начинал петь, реальность вокруг преображалась и проваливалась, уступая место блаженству – сказочному и вечному. Голос этот не был желанной иллюзией. Ира пела великолепно – и это признавали все.
В аудитории. Часть четвертая. Генрих и Луиза
– Она, и правда, красивая была?
Простодушная беспардонность прозвучавшего вопроса заставила Андрея улыбнуться.
– Она была очень и очень мила – в этом я не сомневаюсь и по-прежнему. Но куда более важной являлась для меня красота образа, составившегося постепенно в моем воображении – и не покидавшего его долгие годы. Он жив еще и до сих пор, если вас это действительно интересует, хотя и неизбежно трансформировался – как и тот, кто выдумал его. Но вернемся лучше в те славные годы, когда все это началось. Влюбившись в Вознесенскую, я влюблялся по-новому и в музыку, становившуюся теперь символом моей ненаглядной – и темой для новых фантазий. Из танцевально-мюзикловых они все больше становились вокально-песенными, намекая на главный талант моей избранницы, которым она восхищала всех. Я воображал себе, как Ира, давно окончившая школу и ставшая известной певицей, приезжала в наш город на концерт, дававшийся на школьной сцене. Ложась на диван в наушниках, я погружался в мир дымчатых грез, становившихся для меня путешествием в совершенно иное измерение. Постепенно воображаемая картина на сцене растворялась, превращаясь уже в чистое ощущение. Ощущение парящей неги, разлитой в синевато-фиолетовой ткани той волшебной атмосферы (будто в сказочном подземном царстве безграничной величины), которая создавалась голосом поющей Иры, снова порхавшей по сцене – и снова становившейся голосом, по ходу композиции погружавшим меня во все более глубокое и неописуемое блаженство, в котором я купался и захлебывался, словно в ее воплотившейся ласке, а также – любви к ней, ощущавшейся уже на всех уровнях сознания, как если бы я стал ею, единым, мощным и цельным порывом устремляясь и проваливаясь в нежную бесконечность. Открывая в конце глаза, я с трудом верил, что вернулся обратно – и что реальность эта хоть что-нибудь значит.