Но не успела договорить, как из бездны зрительного зала строгий голос Гурвича закричал сердито:
– Почему на сцене посторонние! Кто позволил?! В чем дело?! Малая?!!
Посрамленная, я скрылась в кулисах. Надо ли уточнять, что слезы сдерживались стоически. Обида душила и оглушала.
Помню только, что я стремительно пробежала сквозь кулисы, мимо гримерок и артистов, через вестибюль театра и забилась в предпоследний ряд зрительного зала, в самый темный уголок, где уже позволила себе размазать слезы по щекам и пожалеть себя.
Не знаю, сколько прошло времени, пока глухой шум обиды утих, как я ощутила на плече чью-то теплую руку.
– Малая! Девочка! Ты… знаешь что?! Э… пф-пф… Ты, когда станешь великой актрисой, пф-пф… не забудь пригласить меня на свой спектакль! Хорошо?! Договорились?!
Гурвич крепко пожал мое плечо, погладил по голове и быстро зашагал к выходу.
Глава 4
Мне дали роль Чиччолины. Хочу напомнить, что театр-кабаре «Летучая мышь» – это прежде всего театр капустника, где разыгрывались различные веселые, или грустные, или ироничные сценки, объединенные одной канвой. Так вот, мне дали роль итальянской порнозвезды, более прославившейся тем, что она была еще и членом парламента, победила на выборах и стала известным политиком. История эта вовсе не занимала меня, впрочем, как не занимает и сейчас, но роль нужно было исполнить.
Вся задача заключалась в том, чтобы выйти на авансцену в сексуальном наряде и прочитать некий стишок. Все остальное делали музыканты и артисты позади меня.
Гриша сказал, что от меня ничего более не требуется, и чтобы я забыла о том, кто это вообще такая – Чиччолина, и что у меня все получается вполне органично. То есть вживаться в роль вовсе не нужно.
Дело в том, что, если я не понимаю смысла того, что требуется сказать, мне очень сложно это запомнить. Григорий Ефимович смысл объяснять мне отказывался, но стихотворение, предназначенное для выступления, я не понимала вовсе, и оно не шло.
– Просто читай наизусть, и все! – кипятился Гурвич.
На репетициях даже возник вопрос: «Может быть, стоит оставить ей бумажку и читать по бумажке? В конце концов, депутаты парламента многие говорят глядя в бумажку!»
Но Гурвич был неумолим. Когда пришло время спектакля, Гриша сказал строго и окончательно:
– Забудешь текст, Малая, – уволю!
Гримеры нарядили меня в обтягивающие полупрозрачные, с люрексной нитью, лосины, блестящий короткий топик, фактически просто лифчик, разумеется, высоченный каблук, а на голове навертели два хвоста с бело-голубыми бантами, как на выпускной. Налепили ресницы, насурьмили брови. На сцену я шла как на эшафот или как девственная наложница к шейху на смотрины.