Через полчаса гестаповцы решили, что ведут себя слишком сентиментально по отношению к этой парочке, и опять разъединили их. Молодого человека отвели в такую же камеру, как та, в которой содержали испуганную Маргарет. Чувствовал он себя ужасно. Не столько оттого, что боялся пыток, сколько оттого, что его любимая женщина оказалась в тюрьме по его вине. Кент разглядывал жуткие стены, крюки и цепи и представлял, как тяжело все это видеть Блондинке. На следующий утро, когда за ним пришли конвоиры, чтобы отвести на допрос, Кент сам был на грани обморока.
Чтобы дело пошло быстрее, в комнату привели также и Маргарет, посадили в дальней угол и велели молчать. Гиринг начал допрос с марсельского периода. Он спрашивал, продолжал ли Винсенте Сьерра, или как его там по-настоящему зовут, свою разведывательную деятельность в Марселе. Кент ответил, что он не занимался разведывательной деятельностью в Марселе. Гиринг достал из папки несколько листков и аккуратно разложил их перед лицом арестованного. Документы были напечатаны на немецком языке, и Гиринг всем своим видом показывал, что Винсенте не следует больше притворяться, что он не понимает по-немецки. Винсенте с неподдельным интересом впился взглядом в бумаги, ему было очень важно знать, что известно про него в гестапо. По сути, это были протоколы допроса Михаила Макарова, работавшего под псевдонимом Хемниц и арестованного в Брюсселе одиннадцать месяцев назад. В них прямо было сказано, что президент акционерного общества «Симекско» не является гражданином Уругвая Винсенте Сьерра, на самом деле он резидент советской разведки с псевдонимом Кент. Хемниц-Макаров дал прямые показания, что все шифровки в Москву ему поступали от Кента.
– Меня оговорили, – все еще пытался сопротивляться Кент.
Гиринг дал какие-то распоряжения своему помощнику, и через несколько минут в комнату, где проходил допрос, привели одного из брюссельских связных. Кент узнал его, и вспомнил кличку – Боб. Этот связной успел проработать в резидентуре всего несколько дней. Вид у Боба был ужасный. Не было сомнений, что его долго и жестоко избивали, лицо связного представляло собой сплошной синяк.
– Вам знаком этот человек? – спросил Гиринг у Боба.
– Это Кент, маленький шеф брюссельской разведки.
«Это почему же маленький?» – даже немного обиделся Кент, но промолчал.
– А кто был большим шефом? – уточнил Гиринг.
– Адам Миклер, он же Жан Жильбер. Вся брюссельская, а затем парижская резидентура подчинялись ему.
Очевидно, по задумке Гиринга, вид Боба нес еще и психологическую функцию – устрашения. Вот что бывает с заключенными, которые не желают с первого дня сотрудничать с гестапо.