Уголки ее тоненьких губ задрожали.
– Я знаю, какого это, медленно умирать в одиночестве. Сердце разрывается на части, когда я снова думаю об этом… – тяжело опустив глаза, она замолчала.
– Тогда позволь мне спасти тебя или погибнуть рядом. Веришь ты мне или нет, но большего мне и не нужно.
Грудь ее томительно то поднималась, то снова опускалась.
Я чувствовал, как она дышит, едва нарушая притаившуюся тишину вокруг. Не зная, что творится сейчас в ее душе, я молча наблюдал за ней, не решаясь сказать ни единого слова.
Поместье молчало, а вместе с ним молчали и мы, точно более не замечая друг друга. Что-то тяжелое свалилось на нас, сделав атмосферу настолько давящей, что мы едва могли противостоять ей, продолжив дышать.
Подняв в воздух черную шахматную фигурку, я поставил ее перед собой, заставив Вейн поднять свои вмиг загоревшиеся глаза.
– Это опасно, Энгис, – не решаясь делать ход, она спокойно произнесла.
– Что именно?
– Пытаться спасти меня.
Ее тоненькие пальчики придвинули ко мне еще одну фигурку, в иной раз готовую умереть.
– Мне уже нечего терять, собственно, если не учитывать тебя.
Черная фигурка поспешила занять свое место на шахматном поле извечного самопожертвования.
Недолго думая, Вейн выдвинула еще одну несчастную жизнь, поставив на черно-белое поле.
Протянув ко мне свою руку, она смахнула со стола все шахматные фигурки, заставив разом разлететься их вдребезги.
Бесчувственный хрусталь мертво лежал на каменном полу, тускло поблескивая на приглушенном свете настенных канделябров.
Голубые глаза Вейн улыбались, смотря, как потерянный вид сожалеюще сокрыл за собой мое некогда невозмутимое лицо.
Заметив, как скрытое разочарование коснулось моих глаз, она замерла, резко изменившись в лице. Поднявшись со своего места, она медленно обошла стол, томительно подойдя к окну, за которым мир неохотно укрывался дождливым ковром, Вейн внезапно стала такой, какой я всегда боялся ее представить. Цвет ее сияющих голубых глаз стал непоколебим, примерив на себя холодные серые оттенки.
– Как же темно за окном, – пошептала она, дотронувшись ладонью до холодного стекла большого квадратного окна, по которому медленно сползали дождевые дорожки. – Так пусто и одиноко, что сердце разрывается. А этот дождь без конца твердит о грусти. Я уже не говорю о тяжелом свинцовом небе, затянутом громоздкими тучами. – Она на какой-то миг прервалась, позволив тишине ненадолго заглянуть в комнату. Ее голос звучал так, словно все сказанное ею всегда особенно тревожило ее. – Вот он, значит, какой, твой мир. Я и не ожидала увидеть что-то другое, но, знаешь, даже этот холод прекрасен по-своему.