– Я и не оставляю, – твердо бросил я, не понимая, к чему он пытался прийти своим разговором.
– Тогда позаботься о ней, если ты позволил себе это сказать. – Он быстро исчез за дверью, но меня до сих пор настораживал его взгляд, полный злобы и сомнения.
Оставив все мысли, которые касались несносного МакРоуззи, что вечно был себе на уме, я, присев на край диванчика, на котором тихо посапывала Рене, аккуратно прислонился к ее трепещущей груди.
Сомкнув глаза, я отказался от того, что меня окружало на тот момент, слушая, как во вздымающейся от теплого дыхания грудной клетке бьется нежное сердце, тихо напевая давно знакомую мне мелодию. Она успокаивала меня, навевая приятные воспоминания, о которых я, как мне казалось, давно позабыл.
– Ее сердечко можно вырезать и, к примеру, заключить в янтарь, раз оно тебе так нравится, – в кабинете раздался тихий голос, заставивший меня снова вернуться к былой реальности. – Так ты сможешь постоянно наслаждаться им, не касаясь ее. Хочешь, это сделаю я?
Поднявшись на ноги, я подошел к захламленному столу, за которым сидела Вейн, безгрешно поглядывая на сладко спящее тело Рене.
– Ты не тронешь ее ни одним пальцем, – мой голос был спокоен, но даже он заставил Вейн почувствовать, как по ее спине пробежала волна ледяных мурашек.
– Но я думала, тебе все равно на нее. – Она обиженно опустила глаза, ощутив на себе какую-то обездвиживающую беспомощность. – Неужели она важнее для тебя, чем я?
– О чем ты, Вейн? Для меня нет никого более важного, чем ты.
Глаза ее заискрились, и, оказавшись рядом со мной, она нежно обняла меня, и ее тонкие губы едва коснулись моих.
Грубо оттолкнув ее от себя, я занял место за рабочим столом Чарлза. Мой взгляд ненароком коснулся фотографии, стоящей на пыльном столе, которая также с недавних времен покрылась толстым слоем пыли. Добрые глаза женщины с надеждой смотрели на меня по ту сторону фотографии, излучая теплые лучи никогда не касающегося меня чувства.
Нежно подхватив ее в свою руку, я поспешил открыть окно, чтобы как можно скорее придать полету давно раздражающее меня изображение.
Когда Рене очнулась, она была абсолютно одна в пустом кабинете. Голова ее раскалывалась на части, а перед глазами пульсировала холодная темнота, не позволяющая ей увидеть то, что было сейчас вокруг нее. Она не могла даже пошевелиться, чтобы хоть как-то привести себя в порядок.
Ноющая головная боль не оставляла ее ни на минуту. Все казалось ей таким незнакомым, что в глубине ее души внезапно родилось сомнительное чувство, без конца твердящее ей о лжи, внезапно накрывшей маленький темный мир поместья Кёллер. Но она до конца не хотела верить в то, что мир беспристрастно начал ее обманывать, твердя о гибели того, ради чего она пожертвовала всем, в том числе и собой. Она могла бы отрицать все это, просто забыть и уже не возвращаться к назойливым мыслям, если бы не один кошмар, навестивший ее во время долго бессознательного сна. Но что так сильно не давало ей покоя, заставляя слепо верить туманным предрассудкам, взявшимся столь неожиданно?