Когда находишься на грани между жизнью и смертью, плевать становится на прежние волнения. Плевать на существование близких, на свое прошлое, на будущее, главное – нерушимость собственного организма. Только это имеет значение, и ничего более. Ты не переживаешь жизнь за секунду, как показывают в фильмах, не видишь светлых воспоминаний или кадров счастливых моментов. Никакие философские мысли в критический момент тоже не появляются. Все это для ублюдских фильмов. Здесь же ведется борьба со смертью, и нет времени для инородного чувства. Здесь лишь ужас и паника, а также миг усилий, потому что надеешься, будто что-то еще зависит от тебя. И обступаешь ямы, внезапно вылезающие под ногами, пыхтишь, как бы не упасть, не потерять сознание.
Глеб чуть ли не закричал, когда заметил перед собой белесого человека. Тот сидел в траве и на звук приближающихся шагов поднял голову. Саша Пастухов. Хилое тело его было оголено, черепушка выбрита до белизны, весь в грязи, он казался еще более убогим, чем обычно. Заметив Глеба, он взорвался визгливым смехом. «Это я! Давай ударь меня напоследок! Я знаю, ты любишь драться!»
Войнова Глеба охватил гнев, он еще никогда не испытывал столько ненависти к одному конкретному человеку. С ревом бросился вперед, влетая с ноги в костлявое тело Саши. Все перевернулось, пошло кувырком. Вот и смерть, подумал Глеб. Или уже умер? Вопрос времени.
Темнота крутилась, пока боль не проткнула правую сторону лица. Под рукой твердая поверхность, явно не трава. На том свете тоже бетонные полы? Надо же, какое совпадение, у него в Штрафном Изоляторе были такие же. Сквозь сумрак виднелись стены, освещенные луной. Потолок кружился. Сверху что-то упало, рядом раздался грохот, стон.
Темная фигура шевелилась, но недостаточно быстро, чтобы уползти от Войнова Глеба. Она издавала какие-то завывания, когда Глеб залез сверху и ударил в отверстие, откуда исходило большинство звуков. Раздался треск сломанных зубов, брызнула жидкость. После того как бритая голова несколько раз соприкоснулась с полом, шума больше не происходило. Но это не остановило, а наоборот, придало Глебу энергии. Он с размаху вогнал кулак во что-то мягкое и склизкое, и каждый последующий удар возбуждал все большую и большую злость. Эти смачные шлепки, этот холодный пол, эта темнота бесила! Ведь из-за темноты Глеб не сможет рассмотреть лицо человека, который хотел убить его. Пусть от лица там мало что осталось, кроме крови и месива, он бы все равно нащупал две щелочки и раскрыл их, дабы взглянуть в глаза этой твари.