«И бедра ее метались, как пойманные форели…»
Я не любитель вспоминать о каких-то, скажем так, интимных сторонах своей жизни, но так и быть, расскажу, тем более что вчера один знакомый друг принес пару килограммов севанской форели, пробудившей эти мои воспоминания.
Вы слушайте, а я по ходу, в скобочках, распишу, как приготовить форель на решетке в духовке, так сказать, а ля гриль. Таким образом, мы, как говорится, убьем двух зайцев: и рыбку запечем, и историю послушаем.(форельку выпотрошить, а вот чешую можно не снимать, мы ее после приготовления сдернем вместе с кожей и выбросим; она – кожа – толстая и малосъедобная)
Ну так вот. Где-то после четвертого курса я отправился на практику в многотиражную газету, которая обслуживала громадную всесоюзную стройку в предгорьях Киргизии. Там возводили плотину ГЭС на горной реке. Про саму многотиражку рассказывать нечего, поскольку подобного рода газетенки больше смахивали на боевой листок, а вот редакция была любопытной.
Базировалась она в одной комнатушке Управления строительством и состояла из редактора – пожилого, толстого и очень смешного еврея по имени Арон Моисеевич, и сотрудницы, которую просто звали Шурка. Было ей в ту пору около тридцати, и журналисткой, как я убедился позже, она была от бога. Карьера же не сложилась из-за мужа, который за что-то сел, а остаток срока отрабатывал здесь же, на «химии». В пустом, как кепка (ни деревца, ни кустика) поселке строителей для «химиков» были отведены отдельные бараки.
(теперь каждую форельку надрезаем ножом поперек с обеих сторон – это позволит мясу лучше впитать маринад).
Но меня, собственно, прошлая жизнь Шурки мало волновала, хотя теперь, оглядываясь на прожитые годы, замечу: мне невероятно везло на женщин, которые были старше меня. Так сложилось, что каждая из них по-своему, но оставила во мне какую-то собственную частичку.
Шурка заинтересовала меня… понятно, с какой стороны. Мало того, что она была, я бы сказал, трагически красивой женщиной (это тип невероятно притягивающих к себе особ, о которых думаешь ежесекундно, да так, что не видя их, готов лезть на стенку от презрения к собственным слабостям и полной разобщенности разума и чувств), она совершенно легко шла на контакт (говорю же, мне везло!) и, как только я появился в многотиражке, сразу взяла надо мной шефство.
(надрезанную форельку укладываем в подходящую посуду и щедро, не забывая про вспоротое брюшко, натираем каждую рыбку солью и черным перцем).
Сразу обойду подробности "многотиражного" бытия, поездки по бригадам, долгие споры с Моисеичем, который всего боялся, а также Шуркины атаки на Моисеича, обвинявшего меня в максимализме – это лишнее. Нелишним было то, что наши с Шуркой столы стояли «лоб в лоб» и я, к своему удовлетворению, частенько чувствовал на себе ее взгляд, сильно отличающийся от взгляда на мебель.