– И ничего! Дружище Заза приедет – все ему подробно расскажу и покажу! И мы с твоим ублюдком разберемся! Не знаю, кто там верхушка в этом деле, но Рому твоего ссаного мы обязательно закроем! За все ответит гнида! Будет подыхать в тюрьме! – злорадно я смеялся, глядя ей в глаза.
Она стала выбиваться, как бешеная собака, биться в истерике. Тянулась руками, начала свирепо выцарапывать глаза. Почувствовав ее ногти глазом, я оттолкнул ее. Она рухнула на пол. Потекла кровь, она разбила бровь о комод. Я, испугавшись, что сделал ей больно, обессилено отошел. Она ринулась за дверь и сбежала. Я не стал ее останавливать. По-любому побежала к этому ублюдку на ручки, плакаться и рассказывать о моих планах на счет него.
Я был ошеломлен… Во что превратилась моя любимая Вика. Мне стало грустно… В голове мелькали моменты. Счастливые моменты с ней, которые сейчас не стоили ровным счетом ничего…
Я сел в свое арендованное, старенькое, но очень любимое авто и поехал запивать горе. Это, конечно, все пройдет, как и все другое, плохое. Но сердце не переставало болеть. Оно же все-таки уязвимо… Его надо было срочно потушить.
Подъехав к бару, я увидел мерседес Романа, этого урода, который забрал у меня Вику. Присвоил. Если увижу – разобью в щепки его гнусное лицо. Убью, буду смеяться от счастья, когда буду бить. Я предвкушал месть. Ревность сжирала меня по капле, по кусочку. Я влетел в бар, обернулся по сторонам. Вокруг – только группы туристов. Романа нигде не видать. Я присел, выжидал эту тварь, не мог ни на чем сосредоточиться. Взял стопку водки. Потом еще. Уже пепельница наполнилась горой окурков. Дурман забрал мое раненое тело и побитое сознание, начал притуплять сердечную боль.
Романа все еще не было, а прошло уже часа два. Может, просто машину тут бросил? Ничего, потом с ним разберусь. Надо дождаться Зазу. Засада – до него не дозвониться… Ничего, изобью Романа, а потом «закроем» его, – думал я. Заплатил по счету, вышел из бара.
Сел в машину и поехал по горной грунтовой дороге, направляясь к моему любимому месту – недавно найденному широкому ущелью.
Я любил подъезжать к самому обрыву, смотреть на гордо стоящие друг на друге горы. На их острые, рельефные верхушки. Они сверкали, играли всеми цветами радуги – ближние светились зеленым, дальние отливали голубым. Самые высокие верхушки, покрытые снегами, отсвечивали чистейшей, нетронутой белизной. Вдали – опоясывающая, туманная морская пена. Вокруг только горы, как будто весь мир и есть – сплошные горы. Так странно: такой державный, величественный мир, и при этом совсем тихий, почти беззвучный. Я смотрел вниз, размышлял. Я понял, что все еще боюсь высоты. На минуту застыл, рассматривая горную, тонкую речушку. Над ней кружила птица, скорее всего, благородный орлан, который своим зорким, чутким глазом изучал местность, высматривая долгожданную добычу.