– Каждый солдат должен стойко переносить все тяготы и лишения военной службы, строго хранить военную и государственную тайну. Быть честным, правдивым, добросовестно изучать военное дело и всемерно беречь вверенное ему вооружение, боевую и другую технику, военное и народное имущество, – продолжал он громким голосом, – оказывать уважение командирам и старшим, соблюдать правила воинской вежливости и отдания чести.
Далее он подробно разъяснил, как достигается высокая воинская дисциплина.
В окнах аудитории показался зеленый микроавтобус.
– Выходим! Строимся в колонну по одному! – дал команду лейтенант.
Будущие солдаты, пребывая в небольшом хаосе, выбегали по одному во двор военкомата. После этого нас посадили в микроавтобус и направили в сборочный пункт. Несколько матерей, провожая стремительно отдаляющуюся машину взглядом, под гнетом тяжело давящих эмоций расставания с сыновьями, уже не в силах сдерживать плач, моментально залились слезами.
Сборочный пункт представлял собой громоздкое, серое, ровно оштукатуренное кирпичное здание советской постройки. Наружные стены увешаны агитационными, цветастыми плакатами на патриотичный манер. Армейский корпус наполнен нервными, шумными людьми, среди которых были офицеры, прапорщики, солдаты и гражданские. В здании – несколько помещений с высокими белыми потолками. Свежевыкрашенные ровные стены, увешанные плакатами, инструкциями и нормативами. Имелась там и комната для местных, служащих солдат. В ней было четыре ряда двухъярусных металлических кроватей. Так же находилась общая аудитория с несколькими длинными деревянными скамьями, расставленными одна за другой, здесь проводилась вводная лекция. Местный старший прапорщик посадил нас в эту большую аудиторию и приказал тихонько сидеть. Появился докладчик в звании старшего лейтенанта.
– Будете болтать – будете драить полы! – рявкнул громко старлей. – Не будете выполнять приказы, – осмотрел он нас всех внимательно, – будете косячить, тогда на каждого найдется зубная щетка да туалет обосранный!
В аудитории меж скамеек послышались тихие перешептывания.
– Тише, обезьяны! Всем молчать! – рвал глотку старлей.
– Обещаю – халяву словить хер получиться! Раз пришли – терпите!
Именно там, на лекции, или, скорее, это можно было назвать на «воспитании», из уст старлея я впервые услышал изощренный русский, первосортный армейский мат.
Еще «обезьяны»… Это слово сопровождало меня до самого конца службы. Время от времени оно весьма подходило к солдатам, в особенности, когда они бухали, дрались и так далее. Но не в этот момент. Сейчас «старлей» рвал глотку чисто для профилактики, учил нас, обкладывая всех извращенным, режущим уши матом.