Врачи тогда так и сказали: он не нуждался в выпивке. Он слишком мало весил, изъедал себя, ненавидел. Наши психиатры не знали, что с ним делать. А медицина, медицина не может заставить человека жить.
Я помнил его слезы в тот вечер. Слышал его искреннюю исповедь, шедшую из самого сердца. И я не мог поверить, что он не хотел видеть по утрам танец пробивавшихся сквозь окна лучей, слышать шелест ветра в кронах – сладчайшая услада. Отойдя чуть в сторону и отменив эмоциональное пресыщение, можно и даже нужно растолковать благоразумные слова доктора.
Прошло полгода и тьма рассеялась благодаря лучам осеннего солнца. Но только не над больницей под номером четыре. Я знал, что это только начало возможного или же предрешенного кем-то конца. И я оказался прав.
Летиция, как и обещала, посадила подсолнухи на могиле Михаила. Те росли исправно. Иногда казалось, что они не уступают своей яркостью даже огненному диску на сверкающем непорочностью небосводе.
После этого Летиции и мне отказали в публикации. Впрочем, Олимп не погрузился в благодатную дремоту в ожидании новой звезды. Пауза была крайне недолгой. Словно по щелчку чьих-то пальцев, знаменитым на утром проснулся наш драгоценнейший Поль.
Чтивший ценности, уповающих на красоту человеческой души, праведный писатель превратился в знатного гуляку. Он погряз в интимных связях и многочисленных романах. Не было ни ночи, когда кровать француза пустовала. Углубляться в похождения и неразборчивую историю Поля, какую он каждый день рассказывал по-разному, у меня не возникает ни малейшего проблеска желания. Наверное, необратимые изменения в моем французском друге сделались чем-то непомерно тягостным для понимания. На моих глазах человек предавал что-то большее, чем просто моральные устои и постулаты; потеряв голову и чувство меры, такта, он изменял самому себе, своему искусству, своей музе. Одним словом, его сгубила страсть и похоть. Именно они и не позволили ему прикоснуться к печатной машинке. Через год после того, как он стал узнаваемым на улицах Манхэттена, у него диагностировали ВИЧ.
В тот момент мы с Летицией серьезно призадумались. А, может быть, просто испугались. Просто поверили в сверхъестественное, существование которого так упорно отрицали. После того, как умер Поль все в той же жуткой больнице, мы купили билеты до Мадрида и немедля иммигрировали в Испанию.
Летиция больше не написала ни строчки в жизни. Часть денег, которую ей завещал Михаил, она потратила на семена подсолнухов и получение образования. Она отучилась на юриста и на ту часть денег, что некогда оставили нам остальные друзья, открыла свою собственную контору. Итальянская дама слилась с колоритом новой Родины и теперь ее не отличить от коренной испанской сеньоры. Она вышла за испанца и родила троих детей. Я стал крестным отцом среднего – Хуана.