Она ещё чувствует происходящее вокруг. Гудение аппаратуры. Касание тела чем-то прохладным, возможно, йодными ручейками, прочерчивающими линии, по которым вскоре пройдется жало скальпеля. Но наркоз уже начинает действовать. Её сознание и ощущения становятся всё расплывчатее и отстранённее, а вспышки видений, напротив, отчетливее и ярче.
Он позвонил ей через пару дней. Встретиться сразу не получилось. Помогает маме на даче сажать анютины глазки. Может, потому он и запомнил. Анютины… Глазки… Увиделись только через неделю. Около её института на канале Грибоедова. Она на выпускном курсе. Скоро начнутся госэкзамены. «Привет-привет…» – «А знаешь, как я любила ходить, когда была маленькая?..» – обхватила ладошкой его палец, и они пошли так, взявшись за руки, в сторону Невского.
– Наркоз? – голос хирурга долетел приглушённо.
– Ещё несколько секунд… – пожалуй, это голос анестезиолога. – Начинаю отсчёт: десять, девять, восемь…
Как-то они заглянули в ресторанчик. Примерно через пару недель после знакомства. Практически пустой зал. А может, они, и правда, были там только вдвоём. Он просто хотел сказать ей что-то про то, как ему хорошо вот так… Долго подбирал слова…
– …семь, шесть, пять, четыре…
И сказал… Вернее, слова вырвались сами. Я люблю тебя! Сказал первый раз в их отношениях.
Она почти уже спала, с каждым вдохом наркозного тумана впуская в себя сладкую вязкость окутывающих чувств. Своих? Чужих? Может быть… его?
– …три, два…
А потом она осталась у него. Он не хотел торопить это… Она в спальне. Он отдельно, в другой комнате. В квартире, где временно жил после того, как с одной сумкой ушёл из дома, из семьи, в ночь на свой тридцать четвертый день рождения. Потому что уже больнее было оставаться, чем уйти.
Она позвала его. Что-то попросила. Кажется, дать какую-нибудь рубашку, чтобы она могла в ней спать. Он принёс, и они остались вдвоём. Он почти не спал в эту ночь. Под утро она шептала – всё-всё-всё… А ему было никак не напиться ею…
Днём их разлучили дела, а ближе к вечеру она прислала ему эсэмэску: «Я весь день пахну тобой…». И его сердце задохнулось от счастья и выпорхнуло из груди, устремившись к ней.
Она тоже выпорхнула из операционной, легко пройдя сквозь ткань простыней и кафельные стены. Перед ней простирались изумрудные луга прекрасной земли, лежащей где-то очень далеко от того места, где холодный скальпель уже наметил место для своего первого поцелуя.
– Есть наркоз! Можно начинать.
– Начали.
Первый надрез, быстрый и выверенный, оставил вначале лишь тонюсенькую алую полоску на её теле. Ещё не покрывшуюся каплями красной росы… Ещё не расцветшую скрытой под кожей болью.